Секреты Достоевского. Чтение против течения

Однако сейчас нам необходимо проанализировать событие, являющееся моральным ядром «Бесов». Каковы бы ни были грехи Ставрогина в отношении других женщин, наиболее серьезное обвинение против него – это обвинение в изнасиловании малолетней девочки Матреши, ставшем причиной ее самоубийства. Это тема исключенной цензурой главы «У Тихона». Глава «У Тихона» – это исповедь, и в этом качестве она занимает в романе значительную – хотя, как мне представляется, весьма двусмысленную – позицию[138]. В двух важных смыслах преступление Ставрогина и его последующее признание – это наследие, доставшееся от Степана Трофимовича. Само преступление

пассивно, а признание сделано в письменной форме.

Признание Ставрогина в совершенном преступлении (он соблазнил малолетнюю девочку и не воспрепятствовал ее самоубийству) – вполне осязаемый материальный объект: отпечатанный за границей документ, «три отпечатанных и сброшюрованных листочка обыкновенной почтовой бумаги малого формата. Должно быть, отпечатано было секретно в какой-нибудь заграничной русской типографии, и листочки с первого взгляда очень походили на прокламацию» [Достоевский 1974в: 12]. Когда Достоевский описывает что-либо с таким вниманием к физическим деталям, этот предмет обязательно имеет символическое значение. Здесь присутствуют все характерные для него классические сигналы тревоги: признание оформлено в печатном виде и оно исходит из-за границы. А на религиозном уровне возникает перекличка с Апокалипсисом. В конце концов, в главе пятой Откровения св. Иоанна Богослова печатный документ играет важнейшую роль в приближении катастроф конца времен:

1 И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями.

2 И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее?

3 И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее.

Агнец Божий снимает печати и возвещает о приходе всадников Апокалипсиса, с прибытием которых наступает конец света. Тихон читает исповедь Ставрогина сразу же после того, как цитирует вслух стих из Откровения, обращенный к ангелу Лаодикийской церкви («не холоден ты и не горяч»). Озабоченность Ставрогина возможными серьезными последствиями публикации его исповеди также напоминает о взрывной силе снятия печатей в книге Откровения.

То, что исповедь Ставрогина оформлена в виде печатного документа, предназначенного для всеобщего ознакомления, явно роднит ее с другой печатной продукцией, упоминаемой в романе, – в частности, с политическими листовками, предполагаемая цель которых – распространять революционные идеи среди рабочих местной фабрики. Литературный характер исповеди позволяет нам сопоставить ее происхождение со склонностью Степана Трофимовича подменять жизнь литературным творчеством. Если вспомнить, что бумага и письменность играют в романе бесовскую роль, письменная форма признания Ставрогина заставляет усомниться в его искренности. Надежность самого признания в плане истинности изложенных в нем фактов может и должна подвергнуться сомнению, как только это признание становится достоянием общественности. Публичная исповедь, такая исповедь, которая выходит за пределы священного общения между человеком и Богом, – это слишком сложная форма самовыражения, чтобы быть «одноголосой». Как пишет П. Брукс в своей недавней книге о признаниях в праве и литературе, «сам акт признания зачастую является продуктом ситуации, совокупности физических условий, психологического состояния, не позволяющих человеку вполне проявить самообладание и достоинство» [Brooks 2000: 72]. Брукс цитирует трактат Маймонида о талмудическом праве: