Секреты Достоевского. Чтение против течения

15 сентября 1868 года Достоевский делает в записной книжке запись: «Ипполит – главная ось всего романа» [Достоевский 1974а: 277]. Можно принимать или не принимать эту заметку всерьез, но то, что «Необходимое объяснение» Ипполита является интеллектуальным центром «Идиота», – безусловный факт. При этом сам по себе, без

своей исповеди, умирающий Ипполит не представляет особого интереса. Что же в этом слабом здоровьем, умирающем юноше показалось Достоевскому таким важным? Один из ответов на этот вопрос состоит в том, что такой озлобленный, многословный бунтовщик против несправедливого мира, как Ипполит, представляет наиболее известный тип персонажей Достоевского и имеет много общего с такими мыслителями, как парадоксалист из подполья и Иван Карамазов. Кроме того, Ипполит играет в романе «Идиот» важную роль как «идеологический оппонент князя Мышкина» [Miller 1981: 200]. Споря с Мышкиным, ему удается сформулировать иначе большинство наиболее известных идей князя (относительно красоты, времени, смирения), и, таким образом, Ипполит оказывается его двойником [Янг 2001: 37]. Взаимоотношения Ипполита с князем не ограничиваются чисто интеллектуальной сферой. Как недавно показала Сара Янг, Ипполит привлекает внимание к идеям князя и напоминает ему о разрушительном воздействии картины Гольбейна на религиозную веру, восстанавливая таким образом контакты между князем и Настасьей Филипповной. Кроме того, его нарратив ускоряет развязку других сюжетных линий [Young 2004: 125–126]. А еще Ипполит привлекает внимание к одной из излюбленных тем Достоевского: сложности выражения важных вещей непосредственно на человеческом языке.

В своем классическом исследовании композиции романа Робин Фейер Миллер утверждает, что исповедь Ипполита является «прелюдией к несыгранному акту» – т. е. его несостоявшемуся самоубийству [Miller 1981: 206]. Поэтому она «изначально фальшива». Метафизический бунт, заканчивающийся смертью; катализатор убийства; бессильные слова, сказанные впустую… Исповедь Ипполита, как кажется, несет в себе печальную идею о несовместимости человеческого языка с истиной и о перспективах воплощенной христианской любви. Играя в романе роль заведомо «обреченного человека», Ипполит служит наглядным примером, трудным случаем для спасителя. Малькольм Джонс предполагает, что темные силы природы торжествуют: «Роман, в начале которого во главе угла стоит “положительно прекрасный человек”, заканчивается тем, что его центр тяжести смещается в сторону озлобленного бунтовщика» [Jones 2001: 173]. Если «Идиот», в соответствии с общепринятой концепцией, является попыткой рассказать историю «положительно прекрасного человека» и если этот прекрасный человек является символическим изображением Христа, тогда не только убийство и безумие в шокирующем финале романа, но и то, что Мышкин и его умирающий двойник не сумели примириться, свидетельствует о фактической невозможности спасения.

«Идиот» – самый мрачный из романов Достоевского, и в то же время именно в нем мы видим наиболее богатый ассортимент статичных визуальных образов: фотографию Настасьи Филипповны и многочисленные картины – швейцарский пейзаж в кабинете генерала Епанчина, гольбейновскую Мадонну в Дрездене (похожую на Александру); неоконченные картины Аделаиды, портреты в доме Рогожина и, в центре всего этого, репродукцию картины Гольбейна «Мертвый Христос в гробу» (1521 год), которую Мышкин и Ипполит видят висящей над дверью в доме Рогожина.

Если вспомнить важность иконописных изображений для христианской традиции Достоевского и России в целом, гольбейновский Христос, показанный как физически (в самой темной сердцевине дома Рогожина), так и композиционно (в ключевых эпизодах романа), является главной тайной «Идиота». «От этой картины у иного вера может пропасть», – говорит Мышкин. Ипполит и есть тот человек, чья вера находится в опасности. Для него эта картина представляет торжество законов природы над человеческим духом. Любая трактовка романа должна учитывать связь между изображением и повествованием, между картиной и исповедью Ипполита.