Сексуальная жизнь наших предков

– Нужно взглянуть на текст искового заявления. Скажи кузине, пусть переправит мне его заказным письмом. Сам я поехать с тобой в Донору не смогу, по крайней мере, не сейчас: у меня назначено несколько встреч, и пропускать нельзя, дело очень важное. Возможно, чуть позже смогу выкроить время. Но на твоём месте я бы не слишком беспокоился. Твой дядя ведь не сидел безвылазно дома, а вёл социально активную жизнь. Насколько я знаю, он до самой смерти совершал самостоятельные прогулки, навещал огромное количество людей, и далеко не все из них были членами семьи, так что свидетелей ясности его ума найдётся множество. Не думаю, что из-за подобных сомнений, скорее даже инсинуаций, стоит эксгумировать тело. И ещё: помню, несколько лет назад, когда я первый раз приехал в Донору, твой дядя спросил у меня совета по поводу нового завещания, которым хотел заменить предыдущее. Я так понял, у него вошло в привычку каждые два-три года обновлять этот документ. Кое-что добавлялось, кое-что удалялось, но некоторые пункты не менялись никогда: что большая часть отходит тебе (вот почему я так удивился, что придётся делиться с Лауреттой) с сохранением за Армеллиной права пользования и что племянникам мужского пода не достанется ничего. Эта последняя деталь показалась мне несколько странной, и я спросил его о причинах. «Поверь мне, причины веские», – ответил Танкреди. Честно говоря, я этого не понимаю, ведь он, по твоим словам, обделил даже Якопо, которого так любил и который в свои семь, разумеется, не мог причинить ему зла или показаться недостойным наследства. Впрочем, это было его право. Но может, где-то сохранились старые завещания? Поищите у него в ящиках, среди бумаг, или в сейфе, попросите Креспи посмотреть в амбулатории. Если найдёте, они очень пригодятся.

– Тогда скажут, что он завещал мне большую часть имущества, потому что я много лет его шантажировала.

– Какой идиотизм! Как будто он не мог показать тебе завещание, а потом написать у нотариуса другое, с более поздней датой, особенно после того как ты переехала в Болонью. Те, кого шантажируют, обычно именно так и делают. Да и к чему заботиться о посмертной репутации? Всё равно никакие обвинения в непристойности уже ничего не изменят: наоборот, тебе же будет хуже. Чем, кстати, и пытаются воспользоваться эти ублюдки, распространяя о вас слухи. Хочешь, поймаем их на этом и подадим в суд за клевету?

– Ну нет, ещё не хватало, у меня в Доноре и так дурная репутация: безнравственная бунтарка, недобиток 1968-го – такую замуж не возьмут (хотя никто, по-моему, и не собирался). Их не переделаешь.

– Думаю, Лауретта не сильно обрадуется, если память вашего дяди будет запятнана подобным обвинением.

– Скорее уж Армеллина.

– И всё-таки подумай. Но это в любом случае только следующий шаг. Сперва нужно доказать, что завещание действительно. И мы этого добьёмся, не сомневаюсь.

Ада вернулась домой совершенно измученная, но успокоенная и утешенная тем, что сказал Джулиано и как он это сказал – с готовностью отменив сеанс физиотерапии и совещание с коллегами, даже не отругав за истерику, а, наоборот, показав, что она действительно может на него рассчитывать. И теперь Ада больше не чувствовала себя совершенно беспомощной и одинокой.

А ещё больше, хотя и совсем по-другому, утешала глупая мыслишка, ничтожная дань собственному тщеславию: «Марсель» ведь правда хотел пригласить её на свидание.

В отличие от предыдущей ночи, на этот раз она спала очень крепко, и снился ей незнакомец из спортивного центра. Она видела себя в борделе из «Дневной красавицы» на месте блондинки Северины, а «Марсель», сбросив лакированные сапоги, тёрся ногой в дырявом носке о её обнажённую лодыжку. Сон был удивительно подробным, словно сам Бунюэль следил за ними через объектив кинокамеры, наблюдая, как она занимается любовью и испытывает сильнейший оргазм, совсем как в ту ночь в Кембридже.

Проснувшись, Ада попыталась вспомнить и записать сюжетную линию сна в блокнот: вечером её как раз ждал очередной сеанс у психоаналитика. Специально ради этого она отложила отъезд ещё на день – доктор считал, что в последнее время Ада и так слишком много пропустила, да и ей самой хотелось почаще иметь возможность выговориться и привести в порядок мысли.

Пообедать она на этот раз решила не в университете, а в пансионе.

– Вам тут кое-что принесли, доктор. Похоже на торт, – встретил её портье.

И действительно, на крышке высокой квадратной коробки красовался золотой вензель одной из кондитерских в самом центре города. Ада понятия не имела, кто мог послать ей торт – в последнее время её не за что было благодарить и не с чем поздравлять: ни именин, ни дня рождения.

«Отдам Дарии, – подумала она. – Завтра утром самолёт в Донору, я просто физически не успею столько съесть».