Селена, дочь Клеопатры

История «о фиалковом ужине», рассказанная Плинием Старшим[136], великолепно отображает особый характер этой страсти. В тот вечер в беседке приглашенные пили хиосское и маронейское вино, собранное на фракийском берегу в год правления консула Опимия. Отличный год. И старое, редкое, дорогое вино. Царица, объявившая себя распорядительницей пира, приказала смешать опимийское вино с хиосским в пропорции один к четырем, а затем все обильно разбавить водой. Выпив глоток, она заявила, что напиток слишком горький, и добавила меда и корицы. Пряное вино варили в огромном серебряном чане, а молодой виночерпий, одетый в розовое, то и дело наполнял бокалы гостей. В то время как дегустаторы Антония серьезно выполняли свою работу, другие разливались в похвалах: «Восхитительно!» «Прекрасно!»

– В вине наша Царица разбирается не хуже мужчин, – сказал Филострат, придворный софист.

– Это потому, что она все делает как мужчина, – заметил император. – Когда на охоте мы выгоняем из лесу сернобыка, моя Клеопатра никогда не отстает: вам стоит посмотреть, как она держится в седле!

Военные шутки и грубые смешки.

Царица не смутилась. Она сняла венок и покрошила фиалки в свой бокал.

– Ты льстишь мне, Филострат: этому вину не хватает букета. Нужна маленькая цветочная нотка. Сделайте, как я, чтобы добавить ему аромата: окуните в бокалы свои цветы.

Придворные и близкие привыкли к ее фантазиям; к тому же все должны были слушаться распорядителя пира так же строго, как дирижера, поэтому присутствующие последовали ее примеру. Размяв фиалки в вине, они испачкали пальцы. Антоний, сделав так же, иронизировал:

– У меня окровавлены руки, как у вакханки, исцарапавшей пальцы о пастуха!

– Скорее об амфору, – сказал Канидий.

Все прыснули со смеху. Филострат выпил первым:

– Нектар!

Теперь все наслаждались. Но когда Марк Антоний поднес бокал к губам, Царица, разделявшая с ним ложе, остановила его:

– Не пей! Я отравила не вино, а фиалки в твоем венке… Видишь, император, несмотря на дегустатора, я могу убить тебя, когда мне захочется. Но мне не хочется… Вылей это вино. – И она ласково держала его за руку.

На этом рассказ Плиния закончился. Но сцена осталась бы незавершенной, если не добавить в нее реплику Антония, которую я слышу:

– Жизнь моя, душа моя, боюсь ли я тебя? Мне не нужен дегустатор, чтобы избежать слишком свежих напитков. Но сегодня у твоего вина идеальная температура, любимая. – И, не отрывая от нее взгляда, он залпом осушил «отравленное» вино. – Наперекор тебе с тобой, – сказал он вполголоса.

Селена была дочерью этой парочки.

МАГАЗИН СУВЕНИРОВ

Каталог, археология, публичный аукцион, Париж, Друо-Монтень

:

…81. Лот состоит из трех масляных ламп, украшенных эротической сценой с изображением Леды и лебедя: крылатые фаллосы, влюбленная пара в позе «женщина сверху», подбадривающая своего партнера словами: «Посмотри, как мне хорошо». Керамика бежевая и оранжевая. Эрозия и видимая трещина. Римское искусство, I век н. э.

Длина: от 7,8 до 9,8 см. 1 000/1 200

Глава 33

Вот уже несколько дней, как жизнь детей перевернулась: у них больше не было «школы». Учителя испарились. Евфрония с эмблемой посланников отправили на встречу октавианских войск: теперь, когда Цезарион проводил все свое время вне стен дворца на большом стадионе с городской молодежью, ему действительно больше не нужен был преподаватель изящной словесности. Прецептор Антилла Теодор тоже был отпущен из Царского квартала: руководитель библиотеки нуждался в главном переписчике, так как предыдущий присоединился к александрийскому гарнизону. Диотелес, как и все репетиторы и большая часть дворцовых «бесполезных», был призван помогать перевозить грузы к Мавзолею: там собирали бронзу из Коринфа, сфинксов из слоновой кости, золотую посуду, картины Апеллеса и статуи Лиссипа.

Считая, что такая работа для него слишком тяжела, пигмей таскал лишь легкие тюки с паклей, а за ним по пятам ходила Тонис, его «маленькая нимфа», как он ее называл, перенося кувшины с нефтью, весящие больше, чем она сама. Пока ее хозяин любовался бледной красотой слишком быстро повзрослевшего ребенка, не прекращая разглагольствовать о поэзии («Если угодно знать мое мнение, то Каллимах – автор шарад для напичканных знаниями экзегетов[137]»), дочь Таус, не умеющая читать, молча везла на тележке кувшины, погоняя мула. Что касается Николая Дамасского, «архипрецептора», то он был болен – вероятно, от апатии: все время лежал и не желал никого видеть, кроме врача Олимпа.

– Это серьезно? – обеспокоенно спрашивала Селена.