Сельва не любит чужих

Так пусть же лучше в этот первый день не знает жалости святая дубинка твоя, ибо в ней, единственной, залог жизни и благополучия многих, не умеющих и не желающих звереть!

А то, что уже через два-три дня тебя станут мучить ночные кошмары и кто-то из корешей застрелится, не видя иного выхода, а кто-то сядет на иглу, и то, что командира отдадут под трибунал и уволят «за превышение полномочий»… ну что ж, боец, это и есть профессиональный риск.

Ты знал, на что шел, и ты сделал то, что должен был сделать. И пусть проклинают тебя сколько хотят непогибшие жители планеты, не сгоревшей благодаря тебе, твоей дубинке и твоим корешам…

Да, господин подполковник понял бы все. И приказал бы сипаям гнать и нещадно бить толпу, выколачивая из дурных туземных мозгов пагубные мысли. Увы! Ничему подобному не учат в криминалке. И уж конечно, не научишься ничему такому, лабая на мандолине в переходах космовокзалов.

Для Александра Эдуардовича Штеймана во всем происходящем главным было не дурацкое шебуршение в толпе туземцев, а тот бесспорный факт, что упрямый князек, хотя и пытался ерепениться, а все же под конец сломался. Проводив взглядом уносимое помощниками палача бесчувственное тело, Генеральный представитель благосклонно кивнул Правой Руке Подпирающего Высь, устало бредущему с середины плаца к королевскому помосту. Отличный парень, оказывается! И до сих пор не имел никаких нареканий, а уж сегодня вообще зарекомендовал себя как нельзя лучше. Вот кто достоин командовать частями, действующими на границе. Этот доведет дело до конца. И, можно не сомневаться, сумеет отомстить бородатым подонкам-колонистам за гибель столь ценного работника Компании, каким был незабвенный Искандер Бутрос-оглы Баркаш…

Воспоминания о безвременно ушедшем из кадров Компании сотруднике заставило Александра Эдуардовича тяжко вздохнуть. Эх, какой же был человек. Мало таких. Преданный, умелый, компетентный. Все схватывал налету… Можно сказать без всяких сомнений: работай сегодня князьком не туземец, а Искандер-ага, упрямый Канги Вайака вопил бы благим матом уже после третьего удара!

Впрочем, Каменный Шурик не мог позволить себе долго грустить. Уже вот-вот должен был наступить полдень, а никак не позднее тринадцати ноль-ноль ему следовало присутствовать на собрании актива Фонда памяти Искандера Баркаша, посвященном выдвижению кандидатур на пост мэра Котлова-Зайцева.

Щелкнув пальцами, Генеральный представитель подозвал застоявшегося туземца. Лихо гикнув, вскочил в седло. И, нахлестывая двуногого, удалым галопом помчался прочь из надоевшего до чертиков «обезьянника».

В культурный мир. В цивилизованную, по-человечески обустроенную Козу…

Быть может, не стоило бы ему так торопиться.

Поскольку именно в это время, в одиннадцать часов пятьдесят шесть минут по местному времени, Его Превосходительство подполковник действительной службы, глава планетарной Администрации Эжен-Виктор Харитонидис как раз заканчивал чтение бумаг, доставленных из шифровального отдела, и на побелевшем, заострившемся, словно у покойника, лице медленно и страшно гуляли тяжелые желваки.

Взгляд его был сейчас таков, что даже Григорий, хорошо понимающий оттенки хозяйского настроения, предпочел забиться глубже под шкаф и сидел там, не смея хрюкнуть.

Губернатор молчал, время от времени поглядывая на лежащий у края стола, никаких тайн уже не содержащий пухлый блокнот в кожаной обложке. И попадись ему в эту минуту Александр Эдуардович Штейман, гулять бы Генеральному представителю Компании на Валькирии с забитой в задницу по самое окончание грифа трудно и сложно вынимаемой мандолиной…

— Григорий! — хмуро произнес Харитонидис. — Ты где?

Свинка не откликнулась.

— Гриша, иди сюда. Поговорить надо!

Под шкафом зашевелилось. Но проявляться не поспешило.

— Господин адъютант! Извольте выйти!

Без всякого воодушевления выкарабкавшись из своего излюбленного укрытия, Гриня процокал копытцами по навощенному неисправимым аккуратистом Рексом полу и замер в привычной позе рядом с высоким креслом главы Администрации.

Если пегие свинки с Валькирии способны быть недовольны собой, то он, вполне возможно, в данный момент укорял себя за то, что предложение Эжена-Виктора завербоваться в армию и оформиться на ставку встретил восторженным: «Харритошшахорроший!» Он явно поспешил. Конечно, в таком решении было немало весомых плюсов, а уж мундирчик, сшитый по точной мерке, восхищал пегую свинку безмерно. Но, влившись в ряды Вооруженных Сил Федерации, Его Благородие подпрапорщик Григорий Тхуй оказался связан присягой и отныне не мог уже позволить себе прятаться от хозяина вволю, доводя губернатора до белого каления и слезливых увещеваний, как бывало это в недавние привольные денечки.

Нельзя исключать, что именно в этом и состоял коварный план подполковника действительной службы, отлично знавшего, до какой степени млеет Гриия при виде шикарных адъютантских аксельбантов…