Семь дней

После развода их с Фрицем отношения осложнились. В отличие от снисходительной и по-матерински заботливой Карлы сын во всем обвинял его. Гриссел осторожно напомнил Фрицу, что он выполнил все условия ультиматума, который поставила ему Анна, и не пил сто пятьдесят семь дней. А потом она ему призналась: «Я полюбила другого». Адвокатишку с БМВ, в дорогом костюме, с прилизанной челкой…

Фриц возразил:

– Папа, но ведь до этого ты пил тринадцать лет!

Чистая правда.

Гриссел набрал номер сына.

– Все ясно, значит, Карла уже настучала! – с ходу заявил Фриц.

– Насчет чего настучала?

– Да насчет тату! Вот змея!

– Фриц, как ты?

– Папа, мне восемнадцать лет, если я захочу, то имею право наколоть себе тату. Мы живем в свободной стране!

– Как у тебя прошли выходные?

– Ты совсем не об этом хотел поговорить! Ты никогда не звонишь мне в воскресенье вечером!

Гриссел сдался:

– А мама согласна?

– Карла пока еще не нажаловалась маме, но это вопрос времени. Учится в университете, а до сих пор ведет себя по-детски.

– Фриц, татуировка – дело серьезное.

– Пап, да я маленькую. На плече.

– А Карла говорит, что на всю руку.

– Она врет, мать ее так и растак!

– Фриц, не ругайся!

– У тебя научился, папа.

Туше!

– Что за татуировку ты собираешься наколоть?

– Да тебе-то какая разница?

– Мне просто интересно.

– Предупреждаю, тебе не понравится.

– Ну, все равно, скажи.

Долгая пауза.

– «Пэроу рулит».

– «Пэроу рулит»?

– Ну да… – вызывающе ответил Фриц.

– Потому что ты играешь в группе Джека Пэроу?

– Нет, папа. Потому что в Пэроу мои корни.

– Ты родился в клинике в Панораме, а вырос в Бракенфелле.

– Зато ты, папа, вырос в Пэроу. Я некоторым образом тоже выходец из рабочего класса.

Гриссел вздохнул. Он подозревал, что слово «Бракенфелл» слишком длинное и не поместится на тощем подростковом плече. Потому-то Фриц вдруг и вспомнил о своих якобы «рабочих» корнях и об отцовской родине. Ну а «рабочий класс» – чистый хип-хоп.

– Окажи мне одну услугу, – попросил Бенни.

– Какую, папа?

– Подожди всего неделю.

– Чтобы папочка обо всем сказал мамочке.

– Я ни слова ей не скажу. – Все равно они с Анной ни о чем не могут говорить не ссорясь. Пожалуй, и в желании сына сделать татуировку Анна тоже обвинит его.

– Клянешься, папа?

– Клянусь.

Долгая пауза.

– Ладно!

Он сразу все понял, когда толкнул входную дверь. Она оказалась незапертой.

Саму Алексу он нашел в гостиной. Она свернулась калачиком в большом мягком кресле и тихо посапывала. На ковре валялся пустой бокал, на столе стояла бутылка джина, на три четверти пустая. В пепельнице гора окурков.

Он тихо выругался. Ничего не смог с собой поделать.

Сначала он взял бутылку и вылил остатки в раковину. Запах ударил ему в ноздри… Джин он никогда особенно не любил, но желание испытать, на что он способен, парализовало его. Когда он держал бутылку над раковиной, он застыл на месте. Мозг приказывал: «Возьми бокал, налей чуть-чуть!»

Он заставил себя встряхнуться. Выкинул пустую бутылку в мусорное ведро. Где она ее раздобыла?

Бенни поднялся на второй этаж, заглянул в спальню Алексы. Кровать не была расстелена. Он откинул покрывало, разгладил простыню. Вернулся в гостиную. С большим трудом разбудил ее. Она была очень пьяна, бормотала что-то бессвязное. Когда он попытался поставить ее на ноги, тело ее обмякло, как у тряпичной куклы. От нее пахло спиртным, потом и табаком. Вторую ночь подряд они с трудом поднялись вместе на второй этаж. Наконец он уложил ее в постель.

– Г-где ты?.. – с трудом спросила Алекса, уже закрыв глаза.

Гриссел присел на край кровати.

– Г-где ты был?

– На работе, – тихо ответил он.

Она медленно открыла глаза.

– Ос-станься… пожалуйста, – с трудом выговорила она.

– Останусь, – обещал он.

Алекса закрыла глаза и сонно кивнула.

День третий

Понедельник

17

Утром, без четверти шесть, он принес Алексе кофе, поставил на тумбочку у кровати, сел рядом и попробовал разбудить ее. Несколько раз окликнул ее по имени. Наконец она пошевелилась и открыла глаза.

Выглядела она ужасно: бледная, лицо одутловатое, в красных пятнах, глаза налились кровью. На подбородке след от высохшей слюны. Сначала она не могла понять, где находится, сказала: «Что?» – и попыталась сесть.

– Я сварил тебе кофе.

Она села, опираясь на подушку, постепенно начиная соображать.

– Не хочу, чтобы ты видел меня такой, – сказала она, закрывая лицо руками.

Вчера вечером, когда она, мертвецки пьяная, спала в гостиной, ей было все равно, какой он ее увидит.

Язвительные слова уже готовы были слететь с его губ, но тут он вспомнил, что все это уже было, было… Только наоборот. Он вспомнил, как реагировала на его выходки Анна. Как упрекала его в часы тяжкого похмелья, как по утрам вызывала его на серьезный разговор. Вспомнил он и свои ответы – вызывающие и жалкие, и попытки как-то оправдать себя. Прошлое окружило его и не желало выпускать.

Бенни понял, что страшно устал – две ночи подряд он почти не спал. Он был взбудоражен, волновался за Алексу, то и дело просыпался в чужой постели. Судя по всему, и сегодня день будет трудным. Он заговорил: