Семь дней

– Так ты говоришь, есть какой-то коммуняка… Он, значит, стоит за той крупной сделкой?

– Без комментариев, – ответил Гриссел и повернулся к Мбали: – По-моему, стоит проверить, имеется ли у ее друзей и коллег разрешение на ношение оружия, внести и их в общую базу данных…

– Неплохая мысль, Бенни. Вы дадите мне их фамилии?

– Погодите-ка, – вмешался Купидон. – Эган Рох работает на винной ферме.

– Ну и что?

– Мбали сказала, что такими пулями фермеры убивают хищников. На винных фермах водятся хищники? Такие, которых можно отстреливать.

– По-вашему, снайпер – Рох? – спросила Мбали.

– Бенни ведь только что упомянул о друзьях и коллегах. Эган – ее бывший. У него есть мотив… Он трахнул ее в декабре. Скажите, Мбали, слово «трахнуть» – тоже сквернословие?

– Не валяйте дурака. Кто такой Эган?

– Эган Рох, бывший приятель Слут. Мы с Воном утром ездили к нему. Он солгал Нкхеси, так что теперь он официальный подозреваемый.

– Но, если Слут убил Рох, зачем он отстреливает полицейских? Зачем пишет о коммунистах?

– Запсиховал, сбивает нас со следа, – предположил Купидон.

– Через два месяца после того, как убил ее? – недоверчиво переспросила Мбали.

– Мбали, черт побери, он понятия не имеет, как продвигается следствие! Сидит в своей бондарной мастерской и волнуется. Почему все затихли? Что на уме у копов? Нагрянут ли они к нему еще раз, если так ничего и не найдут? И вот он, как фокусник, быстренько вытаскивает из шляпы коммуниста. Да ладно, не смотрите на меня как на дурака! Слут открыла дверь знакомому. За месяц до смерти Эган трахнул ее. Допустим, после всего, когда они мирно лежали рядом в постели, она говорит: Эган, дорогой, я должна рассказать тебе про коммуниста и крупную сделку… Так что он вполне мог быть в курсе.

Гриссел задумался. Он вспомнил о пропавшем запасном ключе от квартиры. Скорее всего, Слут отдала его человеку, которому доверяла. Возможно, мужчине, который время от времени занимался с ней сексом…

– Все может быть, – сказал он, – потому что чем больше мы ищем коммуниста и мотив, тем менее вероятно…

Зазвонил мобильный телефон Мбали. Она долго рылась в своей огромной сумке, прежде чем найти его. Гриссел и Купидон терпеливо ждали. Мбали несколько раз повторила: «Да, сэр» и «Спасибо, сэр», а потом отключилась.

– Он прислал еще одно письмо, – сказала она.

– И по времени все совпадает, – заметил Купидон. – Сразу после того, как мы побывали у бондаря.

– Нет, – ответила Мбали. – Все плохо. Летит в тартарары моя версия насчет стрелка по выходным.

26

«[e-mail]

От: 28 февраля, понедельник, 13.29

Кому: [e-mail]

Кас.: Капитан Бенни Гриссел – лгун

Неужели я – религиозный экстремист, потому что радуюсь, когда соблюдается правосудие? (Притч., 21: 15).

Настоятельно прошу вас образумиться! Неправедные торжествуют с 18 января. Почему вы называете меня «бессвязным»? Я с самого начала утверждаю одно и то же. Вы знаете, кто убил Ханнеке Слут. Вы все много лет заодно с коммунистом. Мне пришлось кое-что предпринять, чтобы вы, наконец, одумались. Я черпаю силы из Главы третьей Екклесиаста. Это не экстремизм, это Истина.

Неужели вам важнее защитить, чем полицейских?

Вам придется выбирать».

– Сумасшедший сук… – начал Купидон, но осекся и покосился на Мбали. Та как будто ничего не слышала и с облегчением произнесла:

– Он отправил сообщение в обеденное время!

– Что-то новенькое, – заметил Гриссел. – «Много лет… чтобы вы одумались».

– И опять «коммунист» в единственном числе, – продолжала Мбали.

– Когда он пишет в СМИ, он говорит об «убийцах» во множественном числе…

– И только одна грамматическая ошибка.

– А знаете, он прав. Он в самом деле с самого начала утверждает одно и то же.

– Только нам. Почему не журналистам?

– Может быть, он и им скажет…

Гриссел покачал головой:

– Я так не думаю.

– Я иду за ордером на обыск, – заявил Купидон. – Может, в доме бондаря найдется Библия с подчеркнутыми местами.

– Сначала верни досье, – велел Гриссел.

Он закрыл дверь кабинета, положил на стол пухлую папку и сел, облокотившись о столешницу. Потер глаза.

Надо взять себя в руки. Сосредоточиться. Сейчас он не в состоянии ни о чем нормально думать.