Семь футов под килькой

– Не думаю, что Афанасьев успел завести еще одну любовницу. А его штатная подруга точно не здесь, у Покровских сегодня семейный выход в кино, – сказал Петрик.

– Откуда ты знаешь? – удивилась я.

– Ах, не спрашивай! – Дружище слегка покраснел и заправил за ухо непослушный локон.

– Да ладно?! – Я заглянула ему в лицо. – Это то, что я думаю?

– Тсс! Пощебечем позже!

– А давайте вернемся к делу? – надулся Караваев. Не нравится ему, что у нас с Петриком секретики. – Прошу заметить, одно из двух окон уже погасло и…

В этот момент за углом слабо скрипнуло – открылась калитка в заборе. Мы замерли, Караваев спешно погасил свет в машине.

Через несколько секунд кто-то вышел из-за угла и деликатно постучал костяшками пальцев в окно с моей стороны. Я спешно опустила стекло.

– Ваш засадный полк на месте, – склонившись к окошку, негромко доложил Артем. – Я положил эту жуть поближе к двери, как просили.

– Афанасьев не удивился? – спросила я.

– Чему? Покойница Ольга Петровна купила такую странную игрушку и забыла ее в машине? Нет, он вообще не высокого мнения о вкусе супруги и давно махнул рукой на все ее закидоны. Чем бы, как говорится, дитя ни тешилось… Ну, я пошел – за мной уже такси подъехало.

Мы подождали, прислушиваясь, пока уедет вызванная Артемом машина. Еще немного посидели в тишине, нарушаемой только пением ночной птички и далеким лаем собак в чужих дворах, а потом Игорь почему-то шепотом спросил:

– Начинаем?

– Вот не терпится тебе, – тоже шепотом заворчал Караваев.

Кажется, ему было завидно, что пульт у Игоря, но как иначе? Техподдержку обеспечил именно Рояльный, ему и управлять высокотехнологичным процессом.

– Подождем, пока у Афанасьева в спальне погаснет свет, – решила я.

– Нет, мы же не знаем, насколько крепко он спит! – резонно возразил Игорь, уже нажимая на кнопочки пульта. – Вдруг мужика и пушечным выстрелом не разбудишь…

– Артем говорил – Афанасьев спит плохо. Ему приходящая прислуга жаловалась, мол, хозяин ночью по дому слоняется, где попало пустые бутылки и сигаретные окурки бросает, – напомнила я.

– Страдает! – вздохнул жалостливый Петрик.

– От угрызений совести! – злорадно добавил – юность беспощадна! – мой братец и даже поклацал крепкими молодыми зубами, показывая, как именно угрызает Караваева бессонная совесть.

– Да тихо, вы! – шикнул на нас Рояльный.

Он дождался театральной паузы и торжественно придавил пальцем зеленую кнопочку на пульте. Я обратилась в слух. Остальные, судя по наступившей тишине, сделали то же самое, но ничего не услышали. Пришлось прибегнуть к помощи воображения.

Оно охотно нарисовало мне картину: вот Афанасьев, небритый и помятый, в несвежем домашнем халате, полулежит на подушках в своей спальне – замусоренной и неприбранной, несмотря на периодические старания приходящей прислуги. В одной руке у него початая бутылка виски, в другой – дымящийся окурок. Тусклый горячий огонек почти подобрался к пальцам, но Афанасьев этого не замечает – он страдает.

Я покосилась на Рояльного – тот потискал пульт, увеличивая громкость, – и снова вернулась в пропахший табаком, спиртным и неизбывным чувством тяжелой вины чертог Афанасьева.

Чу – что это?

– Витя! – ласково позвал женский голос. – Витенька мой!

Афанасьев уронил дотлевающий окурок, заворочался, выпростал из подушек одно ухо и прислушался.

– Витюша! Витенька!

Афанасьев сполз с кровати, поднялся, пошатываясь.

– Свет мигнул! – доложил Эмма, которому велено было присматривать за окнами.

Мое воображение мигом нарисовало едва не упавший торшер, который чуть не сбил дезориентированный Афанасьев.

– На паузу! – скомандовала я Игорю, и тот нажал на нужную кнопку.

В недрах чужого дома смолк разговаривающий ласковым голосом покойницы розовый осьминог.

– Включай снова, – велела я, выждав пять минут.

За это время Афанасьев успел пройтись по дому и вернуться к себе – свет у него в спальне опять мигнул. Надо бы хозяину переставить торшер, явно неудачно тот стоит, на торных тропах…

– Витя мой дорогой! – повторно завелся говорящий осьминог. – Витюшенька…

– Гаси! – опередил меня Караваев.

Ну вот, говорил, что мой план идиотский! А сам включился, увлекся – вместо Генералюссимуса командовать начал!

– Жаль, что там только имя на все лады повторяется, развернутого текста нет, – покритиковал наш юный драматический актер Эмма. – Было бы эффектнее с выразительным монологом, как в «Гамлете».

И сам выразительно продекламировал:

– Удушлив смрад злодейства моего. На мне печать древнейшего проклятья: убийство брата. Жаждою горю, Всем сердцем рвусь, но не могу молиться.

– Поправочка: не брата, а жены! – уточнил Караваев, очень точно попав в размер и ритм шекспировского стиха.

– Так, прекратили балаган! – приструнила их я. – Мы еще не закончили! Игорь, сколько еще?

– Вся аудиозапись – шесть минут, с длинными паузами можем еще раз десять включиться.

– То есть это надолго, – резюмировал Петрик, сполз на сиденье пониже, пристроил голову на мягком и закрыл глаза.

Я удивленно посмотрела на него.

– Что? – Дружище даже с закрытыми глазами уловил мои эмоции. – Я с вами не высплюсь, а мне надо завтра быть в хорошей форме.