Семь кедровых орешков. Смертница

Кто-то из «невидимок» остановился совсем рядом и завистливо прокомментировал:

 — Уже утро, а все расстаться не могут. Девка у тебя, парень, — сказка.

Еля вздрогнула, ещё крепче вцепилась в Рона, невольно  вдавливая себя в его тело, будто желая раствориться в нем и спрятаться от липких взглядов, но Рон и сам закрыл ее широкой спиной, крепко обнимая. 

Их сердца бились в унисон, взволнованно и гулко. Глаза Еля зажмурила. От страха и растерянности. Ощущать себя в сильных объятиях Рона тоже было странно. Невольно некстати нахлынули воспоминания о нежных отношениях между ними в приюте.

Преследователи пробежали, шаги затихли, и Еля сделала слабую попытку освободиться, но Рон не отпустил, ещё крепче обняв хрупкую фигурку, и, оторвавшись от губ,  прошептал:

— Они могут вернуться и проверить, потерпи немного. 

Она подняла голову, заглянула в его глаза и застыла от того, как он смотрел на неё. Также он смотрел на неё тогда, в саду приюта, когда признавался, что любит.  Таким же глубоким и нежным взглядом. Словно заворожённая Еля не могла отвести глаз. Вроде, не время и не место, а они стояли и просто смотрели. Смотрели так, как... больше уже не позволят себе. Он — потому что сначала должен стать лучшим для неё, а потом признаваться в чувствах. Она — потому что считала, что в него нельзя влюбляться, — ничем хорошим это не закончится. 

Большая ладонь с мозолями от постоянных тренировок нежно и успокаивающе погладила худенькую спину. Через тонкую ткань рубашки Еля почувствовала тепло и силу мужской ладони, отчего по телу прошла волнительная дрожь.

— Не бойся, они поверили, — прошептал глухо Рон, в его глазах появилось облегчение, — успокойся, — он медленно наклонился, на мгновение замер и снова осторожно поцеловал. Застывшая Еля даже не пискнула.

Преследователи не возвращались, прошло несколько минут, конспирация уже была не нужна, но поцелуй не заканчивался.  

Теплые большие ладони гладили то по спине, то зарывались в водопад шелковистых волос, ласково поглаживая шею, а твёрдые губы нежно ласкали податливые девичьи, не в силах оторваться. 

Еля начала дрожать уже не от страха и волнения, а от охвативших новых ощущений. Что с ней? И почему позволила снова поцеловать себя? И почему ее так трясёт? И почему... В голове возникло сто ненужных «почему».

Сколько продлилось это сумасшествие неизвестно, но неожиданно она поняла, что ослабевшее тело поставили на ватные ноги прямо на холодные камни, покрывавшие улицу перед «Домом Агаты Силван». 

— Все. Вроде пронесло, — услышала спокойный низкий голос Рона, открыла затуманенные глаза, с трудом соображая. — Вероятно, не вернутся. Надо сматываться.

Мамочки! Это что сейчас было?!

Звонкая пощечина прозвенела в утренней тишине.

— Спятила? — нахмурился Рон, сверху вниз прожигая ее гневным взглядом, прижимая ладонь к горящей щеке.

— Как ты... ты... — голос Елении дрожал, а глаза метали молнии, но она и сама удивилась своему поступку. Зачем ударила его? — Посмел... ты... меня... так... словно... — она же лужицей растеклась перед ним. Стыдно-то как. Позволила поцеловать, когда не было необходимости и ... целовала в ответ? Лицо горело от стыда и возмущения. 

Рон спокойно и по-деловому прислонил ее к стене, убедился, что она более-менее стоит на ногах,  и наклонился к крыльцу за жакетами и другой одеждой.

Еля во все глаза недоверчиво смотрела на него, пытаясь засечь хоть какие-то эмоции, которые она так ясно ощущала ещё недавно, но Рон повернулся с совершенно невозмутимым спокойным лицом:

— Не говори глупости. Это была необходимая мера.

Мера?! Так долго?! Так нежно?! Так... незабываемо?!

Разнообразные чувства переполняли Елению, она даже о «невидимках» забыла. 

Рон молча и очень ловко стал надевать на неё жакет, плащ, затем сбоку как смог заплёл волосы в косу и завязал ленту. Присел, чтобы надеть носки и ботинки.

Прохожие проходили мимо, косились на них, двусмысленно улыбались. Из дома Агаты Силван вышли двое парней, по-дружески ругаясь и с удивлением оглядывая их.

— Новенькая? — удивленно спросили у девушки, с интересом разглядывая ее, кидая завистливые взгляды на Рона, но она смерила их таким уничтожающим свирепым взглядом, что парни поспешили ретироваться, а Рон даже сказать ничего не успел. 

Потом Еля хмуро и возмущённо вновь уставилась на  суровый профиль напарника, пытаясь понять, чувствовал ли он все-таки тоже самое, что и она во время поцелуя, или ему было все равно. В последнее время он стал таким сдержанным, невозмутимым и отстранённым. 

Она не замечала, как дрожали его пальцы, пока он одевал ее и заплетал косу, как он потом сжал их в кулаки и убрал за спину. Она следила за выражением лица, на котором сохранялось невозмутимое выражение.  Почему-то захотелось ещё раз треснуть по этой спокойной физиономии. Да так, чтоб это невозмутимая маска слетела к чертовой матери!

— Больше так не делай! — голос Ели вышел до странного жалким и хриплым. И злым тоже. Только на кого она злилась? На себя, конечно. И на него —без сомнений.