Семь незнакомых слов

Поначалу мы собирались у карты каждый вечер, но потом отец, ссылаясь на дела, предложил проводить наши заседания пореже — хотя бы через день, через два. Свободные вечера он посоветовал мне использовать для изучения книг о той или иной стране, которые он приносил с собой. Обычно в книгах было много фотографий, но попадались и цветные рисунки — они мне нравились больше, потому что сильней будили воображение.

Покинув Европу, мы двинулись вокруг Африки, о которой отец знал не так-то много. Он сообщил, что первым моряком, который проплыл вокруг Африки считается Васко да Гама, но по некоторым данным можно предположить, что ещё за две тысячи лет до него это сделал уже финикийцы — исчезнувший народ из древнего Ливана, который первым стал использовать для письменности алфавит.

Единственной африканской страной, о которой отец имел неплохое представление, был Египет. Египтяне строили пирамиды, но что казалось отцу ещё интересней — они скрывали свои имена и верили в магическую силу слов.

— Знаешь, они считали, что, когда человек умирает, после него остается жить его дух — Ка, — рассказывал отец. — Так вот считалось, что этого Ка надо кормить: они приходили в гробницы своих усопших и произносили слова «хлеб», «мясо», «вода», «рыба», и Ка таким образом насыщался. Потрясающе, как считаешь?

Мне этот обычай показался немного странным, но отец сказал — люди до сих пор сохранили подобную веру в слова.

— Вот ты, когда говоришь кому-нибудь: «Желаю тебе здоровья, счастья, успехов», ты ведь тоже хочешь, чтобы твои пожелания сбылись, правда? Сам подумай — откуда этот странный обычай высказывать пожелания, может быть с тех самых древних времен?

Суеверное отношение к именам было присуще многим народам — сообщил отец. Например, в Новой Гвинее было племя, которое охотилось не только за головами своих противников, но и за их именами. А у египтян с именами обстояло так: настоящее имя давалось человеку при рождении, но держалось оно в страшном секрете, и открывалось только после его смерти. Египтяне думали, что, узнав истинное имя человека, можно подчинить его своей воле. Поэтому в повседневной жизни они использовали прозвища.

За Египтом начинались пространства, которые отец знал лишь приблизительно — пустыня, савана и джунгли. Там использовали берберо-ливийские, чадские, кушитские и омотские языки. В каких-то из них — отец не помнил, в каких именно — применялись щёлкающие звуки, более не встречающиеся нигде. Как они звучат он не представлял, но я быстро разобрался и с полчаса разговаривал по-африкански — щёлкая языком посреди русских слов. Отец моей лингвистической находчивости не оценил, а мама и вовсе спросила его: «Что ты сделал с сыном? Видишь, он повредился!» — после чего мой интерес к африканским языкам постепенно угас.

Для пополнения знаний о Чёрном континенте отец принёс книжку с картинками и фотографиями африканских пейзажей — они показались мне волшебно-красивыми. На фотографиях встречались экзотические для наших мест животные — носороги, слоны, леопарды, жирафы и обезьяны. О леопардах и обезьянах отец знал лишь немногим более меня. Он предложил: давай ты сам почитаешь об Африке, а потом расскажешь мне? От предложения за версту отдавало халтурой, но я чувствовал, что тут уж ничего не поделаешь: в отличие от меня отец, как человек уже немолодой, не очень пригоден для дальних путешествий. Неудивительно, что со временем, он, ссылаясь на занятость, всё чаще стал увиливать от выходов в открытый океан и пеших переходов по местности, где посреди бутылочных деревьев обитают опасные насекомые и ядовитые змеи.

И вот однажды наступил вечер, когда на мой очередной зов продолжить путь отважных, отец слегка поморщился и, положив руку на моё плечо, сказал: в принципе, ты теперь и сам знаешь, как действовать, не так ли? Я не знал, что ответить, и, на всякий случай, подтвердил: так.

Должно быть, отец хотел мне втолковать, что жизнь и есть — путешествие. Но тогда я этого не понял.

[1] Цитата из «Жития протопопа Аввакума, им самим написанного», памятника русской литературы 17 века.

3. Вера в Науку

А ведь это было уже не первое моё путешествие. Первое я попробовал совершить значительно раньше — года в четыре, когда мне захотелось издали взглянуть на Москву. В моём представлении она находилась очень далеко, в малоизученных местах, куда мне ходить строжайше запрещалось — позади нашего дома. Мне казалось, если обогнуть дом и посмотреть вдаль, то где-нибудь на горизонте что-нибудь да можно разглядеть — хотя бы одну кремлёвскую звезду.

Я жил в третьем подъезде, примерно в середине дома. Для достижения цели необходимо было пройти половину двора и ещё немного сбоку. Предприятие было небезопасным: меня могли хватиться и здорово отругать. Однако, помнится, стоял ясный летний день, и странствовать тянуло со страшной силой.

Я рискнул покинуть песочницу, но оказалось — зря, очень зря. Мне сильно не повезло. У последнего подъезда я наткнулся на похороны.