Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

Кэт находилась в пансионе на особом положении «больной», «девушки в расстройстве», и к ней не приставали с вопросами даже наиболее любопытные. Живя особняком, Кэт мучительно страдала: и за всех этих бывших людей, и за свою причастность к ним. Стыдно было перед слугами, перед двумя помощниками повара, молодыми людьми приказчичьего вида и кавалерийской выправки, краснощекими, с одинаковыми нитевидными усиками. Из случайно услышанного разговора Кэт узнала, что молодые люди — врангелевцы, призванные охранять жильцов, но не поверила: скорей всего, офицеры, продающие себя каким-нибудь старухам за крышу над головой и похлебку...

В маленьком дортуаре, где Кэт жила, одуряюще пахло нагретым сандаловым деревом, цветами и ладаном. Раньше, до внезапной смерти, здесь жила вдова не то министра, не то сенатора. Запах чадящих свечей, горелого лампадного масла, всевозможных лекарств казался Кэт неистребимым. Голова болела постоянно. Она плохо спала. Проснувшись среди душной ночи, Кэт какое-то время никак не могла представить, где она находится. И только волшебные превращения последнего месяца помнились отчетливо. Кэт помнила, как она убежала от поручика Дузика, потому что не могла больше видеть его мучений и его беспомощности.

Весь день она бродила по улицам — без мыслей, без цели, с одной лишь надеждой встретить какого-нибудь знакомого человека, который чудесным образом переменит ее жизнь. Она томилась во дворе русского посольства, дважды переходила Новый мост через Босфор, лавируя в густой толпе, стараясь держаться поближе к перилам, чтобы не попасть под непрерывный караван моторов, извозчиков, верблюдов, движущийся в обоих направлениях. С надрывом кричали ослы. Внизу притягательно-зовуще светилась малахитовая гладь Золотого Рога. Кэт остановилась внезапно, чувствуя растущее желание кинуться через перила в теплую, ласковую воду. Она свесилась и вдруг испугалась: представила, как вытаскивают ее мертвую — бело-зеленую, распухшую, изъеденную какими-то рыбами. Людской поток понес ее дальше, незаметно для себя она оказалась сначала на пропахшем чесноком Египетском базаре, затем на зловонной улице Хаджи-паша. Здесь Кэт словно очнулась от забытья: к ней пристал низенький и толстый турок с тыквообразной головой и непомерно длинными усами. Турок бубнил что-то просительное, не отставал, обещающе помахивал кошельком. При мысли о близости с этим животным Кэт от ненависти и отвращения содрогнулась. Она побежала. Турок куда-то исчез, отстал. А может, и не преследовал ее: женщин, готовых продавать себя, на улицах Константинополя было сколько угодно.

Постранствовав по лабиринту улиц и переулков, она наконец нашла свой квартал, а потом и дом мадам Клейн. Здесь она могла вновь почувствовать себя в относительной безопасности.

Кэт поднялась на второй этаж, удивляясь необычной тишине. На условном месте ключа не оказалось — и это озадачило ее. Дверь отворилась от ее слабого прикосновения. Первое, что бросилось в глаза, — пустой стол, на котором лежала ее записка. И запоздало Кэт увидела в углу каморки поджарого, коротко остриженного человека с. запекшимися, дергающимися губами. Приготовив пистолет, казалось, он ждал именно ее. Это был Издетский...

Теперь, два месяца спустя, все стало таким далеким, чужим. Словно она, Анастасия Мартыновна Мещерская, не имела никакого отношения к авантюристке Кэт, сестре милосердия Веронике Нечаевой, а та — к княжне Ксении Белопольской. Словно она прожила уже две жизни и живет третью, полную тихого покоя, лишенную страхов и забот. Часто навещал Кэт фон Перлоф. Был нежен, даже сентиментален, что совершенно не вязалось с его холодной внешностью, ласково поглаживал руки, интересовался, не нуждается ли она в чем-нибудь, готов был удовлетворить любой каприз, обещал медицинский консилиум и скорое выздоровление. О себе не говорил. Замыкался, когда она задавала вопросы, уходил от ответов. Она так и не поняла, чем он занимается. Генерал в штабе Врангеля — вот и все, что она знала о нем...

Два с лишним месяца назад, когда злобный и безжалостный Издетский силой увел ее из дома мадам Клейн и доставил в какой-то темный, сырой и душный подвал, Кэт была на грани сумасшествия — ослабевшая от голода и ночных блужданий, безвольная, равнодушная. Вероятно, ее приняли за кого-то другого, важного и нужного этому экающему негодяю, который пока еще не мучил ее, даже не спрашивал ни о чем, но от прицеливающегося взгляда которого становилось тоскливо и страшно.