Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Очередным из серии обысков, предпринятых французскими властями, стал обыск на квартире некоего Богговута-Коломийцева, представлявшего в Париже интересы... шведского спичечного короля Кретера (рю Помп дом 157, меблированная квартира из семи комнат). Не составило труда выяснить: Богговут — подставное лицо. Никто не платил домовладельцу. Задолженность превысила сто тысяч франков. Богговут никогда и не жил тут, приходя лишь ночевать. Но именно здесь хранились его обширные архивы, покрытые густым слоем пыли. Опечатав, полиция вывезла три огромных пакета...

И наконец, последний визит следствия на рю де Бюси, 12, в помещение «Союза возвращения», где занимались ие только культурной работой, но и отправкой добровольцев в Испанию и возвращением эмигрантов в Советский Союз. Обыск оказался неожиданным. Власти явились утром. Шесть инспекторов сюртэ и судебной полиции перерыли пять больших и две маленьких комнаты, осмотрели погреб. Все, что вызывало их подозрения, было упаковано, отпечатано и увезено.

Была допрошена и известная поэтесса Марина Цветаева, которой полиция заинтересовалась в связи с деятельностью ее мужа Эфрона, активного «евразийца», несколько лет назад вступившего в «Союз возвращения». Она рассказала: «Экстренно собравшись двенадцать дней назад, Эфрон сказал мне, что должен уехать в Испанию. С тех нор мне о муже ничего не известно...» По эмигрантским кругам Парижа поползли слухи: Эфрон — агент ГПУ, он вербовал русских, устраивал им свидание в итальянском ресторане на бульваре Сэн-Мишель с неким советским человеком, называя его Анатолием Анатольевичем Краснокутским. У того, как говорили, была и другая, будто бы армянская фамилия, назвав которую его-де в определенное время можно вызвать из советского полпредства. «Евразийцы» поспешили отмежеваться от своего активиста... Позднее газеты объявили: Эфрона видели в Швейцарии. Каким-то необъяснимым образом он оказался причастным к исчезновению (снова исчезновение!) некоего Игнатия Рейса — русского, якобы принимавшего участия в охоте за сыном Троцкого Львом Седовым, предпринятой ОГПУ по личному приказанию Сталина...

Тюремное заключение Плевицкой было продлено еще на месяц «в интересах следствия и выяснения истины». Марш просит произвести дополнительный обыск в кабинете Скоблина в присутствии Надежды Плевицкой, Натальи Миллер и их адвокатов. Дополнительный обыск был разрешен в самые последние дни октября...

Вновь сорваны печати. Первым входит Марш. Внимательно и неторопливо оглядывается, словно пришел сюда впервые. Налево в углу свалены в кучу бумаги и книги (откуда они вновь здесь? Ведь все наиболее интересное было вывезено после первого осмотра!). Направо — диван, покрытый желтой тканью, под цвет оконных занавесок (разве было это покрывало? Нет, решительно кто-то успел уже побывать тут!). Перед следователем, перед окном — рабочий стол хозяина. В кабинете две пишущие машинки — на подоконнике и зеленом, выгоревшем сукне столешницы (а служанка Мария, хорошо помнится, при первом допросе чуть не клялась, что в доме вообще ни одной машинки никогда не видела). Ничему и никому тут нельзя верить, придется начинать все сначала — и осмотр, и дознание.

Плевицкой разрешено разбирать личные бумаги. Она на полу раскладывает концертные афиши, программки и — под пристальным взглядом Марша — многочисленные альбомы с семейными фотографиями. Инспектор Фурье принес пачку оплаченных и неоплаченных счетов, весьма крупных (неплохо жила семья этих русских, ни в чем себе не отказывала). Следователь смотрит на мощную женщину — скуластую, с большим ртом, полными, чуть вывернутыми губами и яркими, блестящими черными глазами — совсем не красивую, нет. К тому же потускневшую, заметно встревоженную, угнетенную всем происходящим, и думает о ней. Как могла известная певица, которая с успехом гастролировала в Европе и за океаном и пользовалась большим успехом публики, стать соучастницей политической аферы? Поистине — непостижима эта славянская душа! Подняв из-под горы бумаг, он приносит мадам черное полотнище без древка, пробитое пулями.

— О! — говорит она, не сдерживая радостного восклицания. — Знамя корниловцев. Какое счастье! Этим полком командовал мой муж! Водил свой полк в атаки. Он был героем. Одним из героев России. Он не может быть виноват! Он не предатель, он — жертва! — Плевицкую снова сотрясают рыдания, она не в силах сдержаться.