Читаем Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья полностью

Собрались все приглашенные. Задерживалась лишь та, что устроила все это. Садиться за стол без Доротеи Пенджет Вера Кирилловна считала неудобным, неэтичным. Гости нетерпеливо, точно по команде, пришли в движение, поток закрутился слева направо. Знакомые приветствовали друг друга, одни с преувеличенной радостью целовались, другие раскланивались, третьи лишь небрежно кивали. До Ксении долетали обрывки разговоров:

— ...Российская закваска — дело первейшее, нет силы из нас ее вытравить...

— Здесь и праздник не в праздник. Капустой и огурчиками не пахнет, колокольни не звонят, и православных с покаянными лицами не встретишь...

— Посмотри на того валета,ma chere! Фрак надел, перстни на каждом пальце. В Москве я его дальше прихожей не пускала.

— Говорят, в Симферополе наворовался, склады сумел вывезти.

— ...Слышала, Опричнин богу свою грешную душу отдал?

— Следовательно, вакансия тверского губернатора освободилась! Надо к управляющему...

— Собственной его величества канцелярией? Уже, ваше сиятельство, первые шаги я уже предпринял, жду ответа...

Спорят, горячатся три старушки — маленькие, худенькие, с личиками как у обезьянок, очень похожие друг на друга:

— Нет, сударыня, уж позвольте. Мне полагается поближе вашего к хозяйке сидеть. Мой муж в губернаторах верой и правдой царю служил.

— Это как кто посмотрит, государыня моя. Мой-то, царство ему небесное, производства в генерал-лейтенанты еще в Великую войну удостоился.

— А мой и не упомню...

— Да у вас и мужа не было!

— Как вы смеете! — гневно трясет кулачком оскорбленная старушка. — Я — родственница хозяйки по мужниной линия. Убедитесь: меня рядом посадят!..

Наконец появилась и мисс Доротея Пенджет — в умопомрачительном вечернем платье, подчеркивающем худобу и все несовершенства ее фигуры, украшенная бриллиантами, как рождественская елка блестками. Протиснувшись через толпу, она уселась во главе стола, стоящего «покоем», сделала знак Вере Кирилловне: можно-де всем садиться. Старая княгиня чуть дрожащим от торжественности, напряженным голосом объявила, что просит дорогих гостей откушать того, что бог послал. Приглашенные, изо всех сил стараясь сохранять достоинство и тем не менее незаметно толкаясь, суетясь и нервничая, ринулись занимать места, норовя оказаться как можно ближе к Мещерской и ее окружению. Упал стул. Кто-то не то вскрикнул, не то всхлипнул. Бухнул, точно выстрелил, разбитый фужер... Наконец все расселись. Первый тост — в память государя императора Николая II — провозгласил невысокого роста, важный генерал-лейтенант. Второй — за членов дома Романовых — он же. Третий — за благороднейшую дарительницу усадьбы, которая станет истинно Русским домом, мисс Пенджет — поднял под общие аплодисменты старичок в потертом мундире камергера, с большой головой на тонкой шее, похожий на одуванчик; он сидел по левую руку от княгини Веры. За «императора» Кирилла I не пили: за столом собрались, по-видимому, одни «николаевцы».

Скоро аристократическое застолье приняло вид обыкновенного благотворительного обеда, к которым уже привыкли. Общество разделилось на группы и группки. Повсюду произносились тосты и чокались. Где-то целовались и плакали о прошлой жизни, где-то ссорились. Вдоль стола ходили первые захмелевшие, назойливо приставали к сидящим со своими просьбами и обидами.

Ксения смотрела на происходящее с чувством усиливающегося омерзения. Эти вчерашние люди, собранные тут, эти суетящиеся мертвецы...

Незаметно для всех исчезла Доротея. Ушла к «себе», в еще не отремонтированную комнату, Ксения. Кроме продавленной софы и двух венских стульев здесь ничего не было. Болела голова. Присев на край запачканной мелом софы, она думала о том, что судьба вновь подготовила ей непростое испытание — если она согласится и останется здесь, среди этих омерзительных стариков и старух, замурует себя вдали от Парижа. Ксения подумала еще, что вполне могла бы добраться от Сен Женевьева до площади Данфер-Рошро на рейсовом автобусе: не ночевать же ей среди этого хаоса, не ждать, пока окончится прием и этих сумасшедших стариков и старух начнут отвозить в Париж? Вспомнив эвакуацию и Константинополь, она невесело усмехнулась, — до чего же человек стал быстро приспосабливающимся животным, безразличным к среде своего обитания. Ксения незаметно оделась н, стараясь не привлекать к себе внимания, вышла на улицу. Так было ознаменовано ею торжественное открытие Русского дома.

3

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее