Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья

Газеты, как обычно, врали. Пятого апреля — по сообщению И. Алексинского: «...болезнь генерала Врангеля не вызывает никаких опасений. Около двух недель назад он заболел кишечной формой гриппа... Болезнь длительная и довольно мучительная, ибо генерал плохо переносит высокую температуру. Она держится около 39° и даже поднимается выше. Сердце у Врангеля совершенно здоровое, но он не привык хворать». На следующий день в бюллетене о состоянии здоровья бывшего главнокомандующего говорилось: «Состояние генерала Врангеля по-прежнему без перемен. Температура за последние дни понизилась, но все же положение остается серьезным». Двадцатого апреля — новый бюллетень: «Положение генерала Врангеля является угрожающим. Врачи неожиданно констатировали туберкулез в крайне тяжелой форме. Температура доходит до 40°...» За несколько дней до смерти обнаружились определенные явления со стороны мозга. Это свидетельствовало о том, что и мозговые оболочки уже затронуты туберкулезом.

Владимир Бурцев, как всегда охочий до любых сенсаций, поехал в Брюссель навестить больного. Он корреспондировал в свою газету: «Когда я подошел к дому генерала Врангеля, находящемуся на окраинной улочке Брюсселя, меня поразила тишина. И только еще более приблизившись, я увидел на входных белых дверях большой лист белой бумаги, умоляющий всех сохранять полную тишину, в которой так нуждался больной. Я увидел сына главкома и показал ему знаком, что хочу войти. Меня встретила мать генерала Врангеля Мария Дмитриевна и рассказала о герое, свалившемся на их дом. Говорил я и с секретарем Врангеля г-ном Котляревским. Он был полон надежд и уповал на Бога...»

В пасхальную ночь случился сильный нервный и сердечный припадок, сопровождавшийся долгими судорогами. В ночь на двадцать первое апреля приступ повторился. Врангель страшно ослабел, температура резко упала. Врангель угасал. Врачи признали положение его безнадежным. Он силился что-то сказать. Мать нагнулась над ним, положив руку на его лоб, точно успокаивая его.

— Что говорит Петр Николаевич? — спросила жена.

Мария Дмитриевна, не ответив, отошла.

— Так что он? — переспросила Ольга Михайловна.

— Я не понимаю... Он повторяет: «Несчастная семья, несчастная семья», — но что он имеет в виду, я не понимаю, — стараясь скрыть душившие ее рыдания, Мария Дмитриевна поспешно вышла.

В девять утра двадцать первого апреля генерал барон Врангель умер. При кончине были доктор Говертс, генералы Гартман и Архангельский, секретарь, члены семьи. Была отслужена первая панихида. Бывший главком лежал в гробу в любимой черной черкеске. В ногах

Андреевский и Георгиевский флаги. Комната полна цветов. Венки. Почетный караул держат офицеры Корниловского училища с шашками наголо.

Попрощаться с комбатантом и соратником по совместной борьбе приезжают из Парижа генералы Кутепов, Миллер, Шатилов, представители великого князя Николая. Соратники выносят гроб светлого дуба. В нем тело того, кто еще недавно претендовал на право вмешиваться в историю. На крышке гроба — папаха и шашка покойного. Гроб ставят на катафалк, накрывают флагами и черно-желтым штандартом главкома.

Генерал Гартман — представитель РОВСа — командует: «Смирно! На молитву, шапки долой!..»

Затем погребальная процессия медленно трогается. Впереди — венки, за ними на трех подушечках ордена

Георгиевский крест, Станислава и Анны, далее английский и сербский ордена, крест Иоанна Иерусалимского. Далее — причет. Хор казаков дружно оглашает окрестности церковными песнопениями. По обеим сторонам катафалка — два офицера-корниловца при форме и шашках. За катафалком — семья, близкие, друзья, соратники покойного, толпа русских и иностранных делегаций. Процессия двигается мимо края леса Камбр, где так любил гулять Врангель.

— Достойные похороны. Торжественные, а? — говорит Кутепову Шатилов, идущий в ряду генералов.

— Жалкое зрелище! — безапелляционно возражает Александр Павлович. — Ни к чертовой матери — как любил повторять наш командующий. Срам на всю Европу. Бедность, нищенство, господа генералы. Где русские армейские традиции?! Станем мы, наконец, учиться на ошибках или нет?

Никто не ответил: процессия приближалась к протестантской церкви. Это куда же мы приехали? — грубовато спросил Кутепов.

— Православный храм Брюсселя очень мал, ваше высокопревосходительство, — пояснил голос сзади. — Приходится-с... Англиканская церковь...

— Плохо, — наставительно изрек Александр Павлович, не соизволив обернуться. — Бедняки один здесь проживают, что ли? Скупцы! На пристойную церковь собрать не смогли за столько лет. Пусть к нам на рю Дарю молиться ездят, — и он крякнул, недовольный.

Сзади кто-то подобострастно хихикнул и тотчас замолк, словно рот ему закрыли.

Возле церкви отдельной группой — сербский, греческий, румынский и венгерский посланники. Началась заупокойная служба.