Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья

В хорошем еврейском ресторане, тем более — есть там известный мне запасной выход для выноса контрабанды в случае появления полиции... Настроение отличное, захожу. Сажусь за столик, шляпу тут же на вешалку, берусь за газету и за окно поглядываю, на своего друга-филера. А он прильнул к стеклу, меня высматривает. И вдруг замечаю, все официанты потрясены, а посетители смотрят удивленно и с возмущением. И «мой» сразу понял, что никакой я не еврей. Все евреи вокруг в шапках — как это им и положено. «Повел» меня вновь и со всем рвением. Сутки не мог и на миг оторваться, хоть стреляй в него. Дошел и до этой мысли, да пистолета с собой не оказалось. К счастью. Пришлось срочно менять квартиру, документы и весь путь следования. Через Берлин к Гамбургу и морем — в Ленинград. Под видом эмигранта. Прошло. Нет мелочей в нашем деле. Был у меня, как это... посыльный, на год прикомандировали. Честнейший парень, настоящий коммунист, Неделков. Одна неприятность — храбрый очень, во все драки готов ввязываться... Помнишь, атентат двадцать пятого года? Акция болгарских «леваков», взорвавших Софийский собор.

— А потом судилище и трое повешенных? Помню.

— А кровавый террор реакции? Она получила возможность убивать любого где попало, без суда и следствия. Сотни товарищей просто исчезали. Их обезглавливали, бросали на свалку. Или тайно хоронили где-то за городом. Излюбленный прием убийц был знаешь какой? Подкрадывались сзади, набрасывали проволочную петлю и душили, натягивая проволоку в разные стороны. Тихо и просто, да? Мой Мишо Неделков в те дни, спасая неизвестных ему людей, ввязался в перестрелку и был замечен цанковцами. А через два дня пал их жертвой. И его убили проволочной петлей средь белого дня недалеко от центра Софии. Он нарушил приказ, а наказали меня. Пришлось убираться из Болгарии, где так хорошо разворачивалась моя коммерция. И Мишо жаль...

— Столько раз уже тебе приходилось бегать, Гошо? Бедняга. Но ты прав: мелочей в нашем деле нет. В Софии вместо тебя теперь «фунтик»? Были с ним контакты? Как он справляется? Его подготовка, как мне показалось при встрече, нуждается еще в у совершенствовании. Опыта нет, практика мала. Да и условия, в которых он оказался, специфические.

— Наш «Фунтик» справляется. Справляется потому, что пока «законсервирован». — «Цветков» рассмеялся. — Возле отца родного Николай Абрамов как у Христа за пазухой. Герой! Бежал от большевиков, сумел добраться до Болгарии чуть не вплавь. Чествовали его по первому разряду. Отдохнуть предлагали, но Николай, конечно, отказался: времена не те, чтоб отдыхать и благодушествовать. Трудится в местной канцелярии РОВСа под руководством боевого капитана Фосса. А папа, генерал Эф-Эф Абрамов, глядя на сына, не нарадуется. А вместе с ним и весь болгарский отдел Воинского союза, который он возглавляет. Второй генерал после Кутепова. Теплое местечко! И теплое прикрытие. Нам с тобой потрудней приходилось: перепроверка за перепроверкой. А он еще и отца перевербует, увидишь!

— Не получилось бы наоборот, — заметил Альберт Николаевич. — Черт знает, как может все повернуться. Отец, сын... Думаю, как я бы работал в таких условиях? Против отца. Мне было бы очень трудно, честно тебе скажу. Но я не «Фунтик». Я его плохо знаю.

— А я достаточно хорошо! — горячо возразил «Цветков». — Вполне солидарен с начальством — можно положиться на все сто процентов. И пусть «законсервирован»: он себя еще покажет, клянусь.

— А ты стал хорошо говорить по-русски, Гошо. Что-нибудь известно о гибели Слащева? Подробности, детали, новые обстоятельства?

— Мне ничего вообще не известно, — неожиданно сухо ответил «Цветков». — Дело темное. И не мое направление.

— Понятно. Тогда давай о другом. Расскажи-ка мне о Москве и нашей советской жизни. Подробно, обстоятельно обо всем новом. Я хоть послушаю: ни Ленинграда, ни Москвы так и не поглядел, все сквозняком, на скорости. Когда удастся еще приехать — кто знает...

2