Семь способов засолки душ

Ника поступила, как и было велено: нашла ближайшее кафе — душную пиццерию «О соле мио» с пластиковыми столами и стульями. Заказала только черный чай, расплескала его, не донеся чашку до рта, поставила обратно. Положила руки на стол и тут же убрала их на колени — как будто руки на столе могли вызвать мертвую девушку Нике в компанию. Как будто Ника могла залить собственной кровью ребристый белый пластик. По телевизору над барной стойкой шел футбольный матч. Его прервали на рекламу, и заиграло: папа может. Затылок пронзила боль, и на мгновение вместо лица бородатого мужчины, нарезавшего в рекламе колбасу, почудилось лицо отца.

Через час, когда за окном пиццерии успело стемнеть, приехал Рома, Китаев и еще двое незнакомых Нике мужчин — видимо, помощники Китаева. Вместе они пошли к заброшке. Рома был как на иголках. Китаев велел ему стоять внизу, с Никой, и почему-то он послушался.

Иди с ними, сказала Ника. Вдруг это она? Ты же хотел узнать.

Но Рома мотнул головой и молча курил одну за одной. Среагировал лишь на сообщение от Андрея — заглянул через Никино плечо, когда она писала ответ.

— Что ему надо? Набрать ему, сказать, чтобы отвалил?

Ника убрала телефон в карман.

— Нет. У него друг есть, может помочь.

— С чем? — спросил Рома, но Ника отмолчалась.

Теперь они сидят на кухне у мамы и Китаева. Все, кроме мамы, курят. Маме Китаев налил коньяку, сам выпил водки. Ника пьет чай. Рома смотрит в кафель над раковиной, будто считает плитки. Закипает мясо с подливой в кастрюле.

— Я понимаю, — говорит мама. А когда она говорит таким тоном и касается Никиной руки вот так, то понимает она единственное: Ника снова обострилась. — Я понимаю, но послушай, это просто самоубийства.

— Да, но почему они именно так поступили? Помнишь, как было?

— Тебе кажется. Да, места примерно те же, но самоубийцы в принципе похожи, и способов себя убить не так уж много, если подумать.

— Я думаю, их кто-то убеждает сделать это. И кто-то шлет письма мне.

Мама явно не верит.

— Это наверняка те, кто нам звонил тогда, — повторяет Ника. — Они до сих пор меня преследуют, ты знаешь, мама?

— Я знаю, — отвечает мама ласково. — Но они ничего тебе не сделают.

— Как ты можешь быть в этом уверена?

Мама пожимает плечами.

— Ну я же живу в этом городе, и ничего.

Вот и Нике интересно, как так получилось, что мама спокойно ходит по улицам. С отцовскими связями и связями Китаева, похоже, можно все. Белая кость Староалтайска.

Головная боль приходит незаметно, наползает, как тень на солнечный склон. Тихо пульсирует, заполняет череп непроглядным едким дымом.

— Плохие души сами себя топят, понимаешь? — говорит ей мама. — Для этого им не нужен другой человек. Я знаю, это тяжело принять, но, милая, ты не виновата в том, что сделали с собой те девушки.

Рома возражает — правда же слишком много совпадений. Китаев тихо велит ему не лезть.

— Совпадений с чем? — спрашивает мама. — Простите, но это же просто спам. Я не хочу ничего сказать, но… — Она тянется через стол и берет Нику за руку, морщится, касаясь перчатки. — Ника, дорогая, я понимаю, ты соскучилась по старой квартире и хотела ее проведать…

Ника качает головой — ничего она не хотела, век бы не видела. По маме она соскучилась, это да, но не более того.

— …а там самоубийца. Может быть, тоже поклонница отца. Тебе нельзя ходить по таким местам, только ворошишь старое. Это плохо сказывается на твоем здоровье. Ты пьешь таблетки?

— Я в порядке, мама!

— Ну будешь тут в порядке…

Не шатайся по улицам пока, говорит Китаев. Он велит Роме проследить за Никой, как будто тот — нянька или сторожевой пес.

Сними уже эти перчатки, советует ей мама, они такие грязные. Она подливает чаю.

Ника с жадностью пьет, но это не помогает. Головная боль нарастает, ухает, как лопасти ветряных мельниц. Реальность тускнеет, пульсирует в такт ударам сердца, дробится на пиксели, звуки становятся глухими.

Через открытую дверь виден зал, длинный кожаный диван. На нем сидит отец, глядит на Нику. Ему все еще тридцать три, он не постарел ни капли, одет в клетчатую рубашку, в которой Ника видела его в последний раз. Он улыбается, встает с дивана, уходит в коридор.

Ника осматривает собравшихся — они видели? Китаев в телефоне, Рома считает кафель, мама что-то ищет в холодильнике.

— Твой отец никуда не уходил, ты понимаешь? — говорит она, ее лица не видно за хромированной дверцей.

— Что ты сейчас сказала? — переспрашивает Ника.

Мама удивленно оборачивается.

— Я спросила, что ты будешь: борщ или второе сразу?

— Борщ, — после секундной паузы отвечает Ника и торопится в коридор. Спиной она чувствует взгляды.

Теперь ее точно вернут в дурку. От одной мысли о таблетках, которыми ее будут пичкать, сводит зубы. Теперь ей точно не поверят. А она? Себе она может верить?

Коридор похож на пустую глотку: узкий, сумрачный. Воздух стоит в нем, как вода в заброшенном бассейне. В дальнем конце кто-то ждет, но, присмотревшись, Ника понимает: это просто вешалка, серо-черный нарост старых курток и пальто.

— В порядке? — Рома выглядывает из зала. Вот лучше бы подумал о себе, на нем лица нет.