И адрес компании: находится в Староалтайске. Ника ищет нужный дом по навигатору. Он существует, но в нем ни единого офиса.
20.02 — это сегодня. На часах 21:00.
Ника набирает Роме — номер недоступен. Наверное, он все еще на поминках. Стоит ли вообще его дергать в такой момент? Взвесив все за и против, Ника пишет ему сообщение, глотает еще одну таблетку, одевается теплее и торопится в сторону автовокзала.
Идти не очень далеко. Сталинский трехэтажный дом похож на ржавый торт «Наполеон» — угол осыпался, обнажив каменные наслоения разных оттенков. Фасад пересекает глубокая трещина. С крыши капает, там тает снег — потепление накрыло Алтайский край. Дом напоминает бараки на Потоке, но не расселен — недостаточно аварийный, по мнению властей. В некоторых окнах горит свет, слышны голоса, шкворчит масло и пахнет жареной картошкой. Ника прячет нос в шарф — вдруг сильно захотелось есть.
Дверь подъезда подперта обломком кирпича. Ника заходит. Под лестницей свалены санки и ледянки, на первом этаже сплошь жилые квартиры, никаких офисных помещений. На втором тоже. Картошка, судя по запаху, стала подгорать.
На последнем этаже Ника закуривает. Откуда-то доносится тихая музыка, обычный индийский лаунж, который любят включать в массажных салонах и лавках с благовониями.
Когда Ника собирается уйти, наверху раздается стук, будто что-то тяжелое поставили на пол. Слышны всхлипы, плач. Ника поднимает голову — лаз на чердак открыт.
— Есть здесь кто? — кричит она, не имея ни малейшего желания забираться по ржавой лестнице.
— Помогите, пожалуйста, — доносится сверху девичий голос. Ника бросает сигарету, торопливо лезет на чердак.
Там холодно и сумрачно, ярко горит лежащий на полу мобильник, музыка играет из него. Сквозь дыры между деревянными стропилами пробивается свет фонарей, разрезает сумрак на слои. Под слоями сидит девушка лет двадцати: в руке зажигалка, с пуховика капает. В нос бьет вонь бензина — рядом пустая канистра.
— Я так виновата, — говорит девушка, глядя в телефон. — Я не хотела. Я очень старалась, поймите. Я домой хочу, я хочу к маме, к маме, к ма…
Она переводит взгляд на Нику, и ее зареванное лицо вдруг разглаживается.
— А, это ты, — говорит она другим, спокойным голосом. — Хорошо, что ты пришла. Смотри, как я сияю.
Чиркает кремень, и Ника цепенеет. Просто смотрит, как занимаются куртка и волосы девушки, огонь проглатывает ее тело в момент. Ника в панике озирается. Нет ни песка, ни снега, ни воды, одни деревянные перекрытия. Ника бросает сигарету, на четвереньках ползет к девушке, набрасывает на нее свою куртку, но и та вспыхивает — проклятый синтепон.
Дым, гарь, запах паленого мяса. Ника задыхается.
Она выбирается с чердака, спускается, стуча во все двери, кричит «пожар» и «вызовите скорую», вываливается на улицу вместе с дымом и вызывает скорую и пожарных сама. В окнах загорается свет, хлопают двери. Прохожие останавливаются, кто-то снимает происходящее. А Ника никак не может отделаться от запаха горелого мяса, она им пропиталась и наелась. Лицо все мокрое, и, лишь сняв перчатки и вытерев его, Ника понимает, что это слезы. Она снова звонит в скорую, деревянным голосом ей отвечают, что машина выехала, ждите, не надо истерик, девушка.
К Нике подходят люди, спрашивают, что с ней, вызвала ли она пожарных, кто-то бежит в подъезд, кто-то отдает Нике куртку — она стоит в одной футболке. Наружу торопятся жильцы.
В конце дома, за припаркованными у тротуара машинами, стоит медведица. Она глядит на Нику, на суетящихся людей, и не спеша заходит за угол.
выдох третий
— Меня зовут Яна, я родственница погибшей Светланы Баевой.
Начальник УМВД Староалтайска Александр Яковлевич Широков машет на нее рукой.
— Прекрати. Я знаю, как тебя зовут и кто ты, Вероника Леонидовна. Садись давай.
Ника заходит в кабинет, закрывает за собой дверь. Из стула для посетителей и кожаного кресла, стоящего в углу, выбирает кресло.