Семь цветов радуги

В тихой лаборатории Московского метеорологического института, где люди изучают воздушные течения и дожди, прыгали по вращающимся барабанам тонкие трубчатые перья. Кривые и зубчатые линии рассказывали ученым о том, что в Девичьей поляне ветры слабые, а дождя не предвидится.

Почему вдруг такая забота об этой деревушке?

Впрочем, и Вадима Багрецова и Тимофея Бабкина, техников из метеоинститута, мало интересовало, почему для долговременного испытания опытной конструкции был выбран холм возле Девичьей поляны. В задачу их командировки входила проверка приборов метеостанции.

Просматривая в институте записи погоды, техники особенно тщательно следили за показаниями прибора для определения влажности воздуха. Этот прибор они монтировали сами, внесли в электронный прерыватель (основную часть конструкции) ценное усовершенствование. Однако лишь ранней весной и прошлой осенью прибор показывал кое-какую влажность. Едва же наступило лето, цифры, определяющие содержание водяных паров в воздухе, стали такими ничтожными, будто прибор положили для испытаний на горячую плиту.

И сейчас, в эту ночь, раскаленной плитой казалась земля. Она еще не успела остыть после дневного жара.

— Вон, кажется, огни зажглись, — сказал Вадим Багрецов, вглядываясь вдаль. — Пойдем на них…

— Не торопись, — как всегда важно возразил Бабкин. — Что бестолку ходить? Надо разобраться: может быть, это другая деревня?

Но Багрецов, размахивая руками, уже заскользил вниз по склону. Бабкин недовольно побрел за ним.

«Удивительное нетерпение, — размышлял он, стараясь не упасть и, главное, не потерять из виду товарища. — Парню уже восемнадцать лет стукнуло, а положения своего не понимает. — Бабкин недовольно досмотрел на длинную фигуру друга. — Ведь он же из Москвы приехал, можно сказать — „научная сила“.»

Тимофей невольно улыбнулся своему определению и сразу же, согнав улыбку с лица, представил себе, что вдруг кто-нибудь из колхозников узнает, как эти москвичи в трех соснах заблудились. Впрочем, даже и сосен здесь нет, заблудились в двух шагах от деревни.

Вадим Багрецов — бледнолицый, курчавый юноша в шляпе — никогда раньше не был в колхозе. Он сам признавался, что сельского хозяйства не знает, и видел трактор только в кино. Багрецова увлекали космические лучи. После того как ему удалось побывать в летающей лаборатории, он день и ночь мог вести разговоры о «мезотронах и варитронах». Что же касается Тимофея Бабкина, то случайное путешествие в летающей метеолаборатории, где он чуть не погиб от этих самых «варитронов», не вызывало у него особого желания к таким беседам.

Багрецов неожиданно остановился, снял шляпу и посмотрел на небо.

— Какие здесь неинтересные звезды. Маленькие и мутные, будто на них матовые колпаки надели. Разве такие мы видели на Кавказе? Помнишь, в прошлом году?

— Ну вот, — недовольно отозвался Тимофей. — Тебе здесь даже звезды не нравятся.

— Да и не только они, — признался Вадим. — Месяц жизни в этой деревушке меня тоже не очень привлекает… Засохнешь от тоски и безделья.

— Нас сюда не для тоски, а для дела прислали, — раздраженно заметил Бабкин.

— Ну хорошо, — согласился Багрецов. — Четыре раза в сутки мы будем проверять работу всех приборов, вести дневник, измерять напряжения и токи. Ну, а остальные двадцать часов чем ты будешь заниматься? Кузнечиков ловить на этой горе?

— Тут колхоз, найдется и для нас дело.

— Огороды полоть? — иронически спросил Багрецов.

— Хотя бы! — резко оборвал его товарищ. — Тебе полезно повозиться в земле. Не вечно витать в стратосфере. И вообще позабудь о всяких чудесах. не здесь их искать.

Багрецов обиженно замолчал. Конечно, Бабкин прав. Какие уж тут чудеса! Завтра они зайдут к секретарю комсомольской организации колхоза, предложат свои услуги. Может быть, им поручат сделать доклад о международном положении или о каком-нибудь писателе, Маяковском, например. Его стихи Багрецов знает наизусть. «Конечно, космические лучи здесь вряд ли могут кого-либо заинтересовать…» — с грустью подумал Вадим. Но он не откажется и полоть, если это понадобится…

Зеленоватые звезды стали ярче, светлячками рассыпались по небосклону. Горизонта не видно; казалось, что звезды горели на земле. Одна из них, самая крупная и лучистая, хитро подмигивала Вадиму. Она становилась то голубой, то розовой, то красной, словно рубин. Вадим закрывал глаза — звезда исчезала, вновь размыкал веки, и она уже не та — горит холодным снежным блеском.

Запретить совсем быночи-негодяйкевыпускатьиз пастистолько звездных жал,

— размахивая руками, с чувством продекламировал Багрецов стихи Маяковского. Бабкин досадливо крякнул, и его друг снова замолчал. «Ну, и не надо, — решил он. — Разве этот тюлень разбирается в настоящей поэзии?»

Маяковского Вадим любил страстно и горячо. На школьных вечерах, в клубе он читал его стихи и гордился тем, что никогда не изменял любимому поэту. Никогда он не выступал со стихами, принадлежащими перу других стихотворцев.