Семь удивительных историй Иоахима Рыбки

А я спустился вниз, в третий штрек. Нас было десять человек. Не больно мне хотелось, очень уж я настроился пойти в лес или в поле, улечься в траве на лугу, если позволит погода, и глядеть на облачка, плывущие по небу. Тогда мне вспомнятся белые парусники Адриатики. Или буду слушать, как музицируют жаворонки, и тогда мне вспомнится Сицилия и то, как я уничтожал хитроум ные силки, расставленные для бедных птиц, готовящихся к осеннему перелету.

Я заранее наслаждался — вот разлягусь на траве и буду слушать жаворонка в синеве неба. И буду думать, что это, наверное, поет потомок одного из тех жаворонков, которых я освободил из силков на Сицилии.

Я буду думать о жаворонках, потом вспомню, как жаль мне было истреблявших друг друга людей в австрийских и итальянских мундирах. И как мне было жаль всех тех, кто умирал рядом со мной в Дахау.

Чудак я да и только!

А тут пришел штейгер Зоммерлик и говорит:

— Рыбка! Хотите подработать?

Я подумал: двойная плата за рабочий день — не так уж плохо! И сказал:

— Согласен, пан штейгер!

— На пятом горизонте, в пласту «Рудольфа», надо сменить стоянки и кровельные балки. В пятом штреке будут работать забойщик Вильк и четыре крепильщика, а вы пойдете в третий штрек тоже с четырьмя людьми.

— Когда спускаться, пан штейгер?

— Как всегда. В шесть.

В шесть часов мы были внизу. Было нас десять, одиннадцатый — штейгер Зоммерлик. Когда я шел на шахту, небо затянулось тучами. Ага; подумал я будет дождь! И стало не так досадно, что мне не доведется отметить этот праздничный день.

Штейгер разделил нас на две группы. Дал последние указания. Сказал, что придет к нам во второй половине смены. Примерно около двенадцати. Потому что вниз спустятся еще три монтера и он должен проследить за их работой у трансформатора.

— Ну, значит, все! И дай бог удачи! — закончил он.

— Дай бог удачи, пан штейгер!

Все вместе мы дошли до перекрестка, а затем Вильк со своими людьми отправился в пятый штрек, а мы спустились по наклонной выработке в третий.

Взялись мы за работу и сменили шесть стояков и три балки на половине пути от наклонной выработки до забоя, когда это началось. Было восемь часов с минутами. Я хорошо помню.

Первый заметил Кужейка, когда пошел к выработке за стояками. Испугался, прибежал назад.

— Слышите? — спросил, он едва дыша. Видно, он очень спешил, и его астма давала себя знать.

— Что?

— Дым! Чад!..

Вскинули мы голову и потянули носом воздух. В самом деле! Дыма нет, но чувствуется чад, напоминающий запах копченого мяса.

Мы понимали, что где-то горит. Но где?

— Пойдемте к наклонной выработке, там поглядим! — сказал я и подождал, пока все пройдут мимо меня. Шли мы быстро. Перед наклонной выработкой нам преградил дорогу дым. Сперва редкий, потом более плотный.

— Назад! — приказал я. Люди заколебались.

— Нам не пройти сквозь дым! Видите ведь! Вернемся и разберем перегородки!

Короткие, десятиметровые ходы соединяли наш штрек, так же как и все остальные штреки, с вентиляционными стволами, проложенными параллельно. Через каждые тридцать метров в угольной целине пробивали ход и таким образом соединяли два штрека — транспортный и вентиляционный. По мере удлинения штрека прокладывали новый ход, а предыдущий закрывали перемычкой, чтобы воздух не уходил в вентиляционный ствол раньше, чем дойдет до забоя.

Теперь меня беспокоило, как бы дым не дотянулся до забоя, где мы укрылись; важно было, чтобы, выползая из выработки, он сразу попадал в вентиляционный ствол.

Я распорядился разобрать перемычки в первых ходах. Люди задыхались от дыма, кашляли, но настойчиво их разбирали. Разобрали десять перемычек.

Как я уже говорил, со мной были четверо крепильщиков.

Астматик Кужейка — ему давно уже следовало быть на пенсии, да он не хотел. Отбивался всячески, потому что, как он уверял, обязательно сдохнет без работы.

Остружка — по профессии плотник. Бросил плотничье ремесло на земле и пошел в крепильщики. Он любил выпить в день получки, но жена у него была предусмотрительная, и ему это редко удавалось. Она сторожила у ворот шахты и, завидев Остружку, подходила и заводила такой разговор:

— Пойдем, мой мальчик, домой! Я для тебя славный обед состряпала! Запеканку со шкварками! Пойдем!

— Катись, баба, а то как дам в зубы! — отмахивался Остружка, однако без всякой уверенности в голосе. А жена, особа весьма красноречивая и энергичная, клялась, что задаст ему дома такую трепку, что господи помилуй! Тогда Остружка отдавал ей конверт с зарплатой и оба шли домой. По дороге жена все-таки покупала ему водки.

— Чтоб не канючил, чертов слизняк! — говорила она, смягчившись.

Молодой Пасербек был известный франт, он смазывал волосы бриллиантином и бегал за девушками. Иной раз ему здорово доставалось, когда он являлся на танцульки попытать счастья на чужой улице. А иногда удавалось снискать расположение партнерши по танцам. У него уже было трое внебрачных детей, и кассир при выдаче зарплаты удерживал с него часть денег на алименты, а Пасербек грозил, что в один прекрасный день смотает удочки. Убежит — и кончено, а там ищи ветра в поле!