Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести

— Нам на них… — Олег крякает, смотрит на Надю и, поправив воображаемое пенсне и сложив губы трубочкой, интеллигентно заканчивает: — Пардон, начхать. Езжайте, чиф, маму нужно слушаться.

— Где Гвоздь? — грозно спрашиваю я. — Вася, тебе было поручено не отходить от Гвоздя ни на шаг.

— Он должен был нас нагнать, — оправдывается Вася, — знакомую встретил… на одну минутку…

Я отправляю Османа, Рому и Васю в спасательную экспедицию и приступаю к важному разговору с Хуссейном. Я знаю, что прямого приказа от Мурата Хаджиева он не получил, но во имя нашей дружбы прошу мобилизовать всех своих абреков, моих ребят и дружинников, разбить их на группы и по возможности очистить Кушкол от праздношатающихся. Самых отъявленных и несознательных можно бить, Надя потом вылечит. И сегодня ночью в КСС пусть кто-нибудь дежурит у телефона, именно дежурит, а не спит на диване.

— Тоже сказал — спит, я сам второй ночь в КСС ночую, — обижается Хуссейн.

— Неужели дал Мариам отпуск? — удивляется Олег. — Про Шарля забыл?

— Не забыл, — озабоченно говорит Хуссейн, — со мной Мариам. Отпуск дам, когда дед буду.

— Правильно, — хвалит Олег, — в лавинную опасность ценности должны быть при себе. Чиф, несут Гвоздя, отчаливай спокойно.

* * *

— Выпроводила гостей? — раздеваясь, первым делом спрашиваю я.

Мама делает страшные глаза и, взяв нас с Надей за руки, с улыбкой вводит в комнату.

— Знакомьтесь: Максим, Надя, Алексей Игоревич, Вадим Сергеич.

Мы пожимаем руки, раскланиваемся и любезно говорим друг другу, что нам очень приятно. Академика я узнаю сразу, хотя вместо линялого тренировочного костюма на нем джинсы и мохнатый, похожий на содранную с шимпанзе шкуру свитер, а Вадим Сергеич, щеголь в отличнейшей кожаной куртке (Осману такая обошлась в двух баранов), и есть, должно быть, тот самый композитор, автор шлягеров о любви и дружбе. Гости не из тех, которые стакан водки огурцом закусывают, и мама пожертвовала последней сотней пельменей из морозильника. В свою очередь гости притащили бутылку шампанского и невероятных размеров коробку конфет. Сейчас меня будут обрабатывать, это и без очков видно. Композитор с ловкостью первоклассного официанта откупоривает бутылку, ловко разливает шампанское по фужерам — он вообще ловок, элегантен и смотрится как актер. «К аплодисментам привык, — думаю я, — позер, дамский угодник». Он мне не нравится — чем-то неуловимо похож на Петухова, а эту породу людей, привыкших получать от жизни больше, чем они заслуживают, я не люблю.

— Спасибо, не пью. — Я прикрываю рукой фужер.

— Вы?! — Композитор чарующе улыбается. — Простите, не верю.

— Увы. Еще в детстве, будучи неокрепшим ребенком, я услышал по радио, что алкоголь вреден. Это произвело на меня сильнейшее впечатление. Мама, подтверди.

Мама подтверждает.

— Он еще и не курит, — добавляет Надя. — И чрезмерно для своего возраста скромен в отношении женщин, я бы даже сказала — пуглив.

— Жаль, что вы такое совершенство, — весело говорит академик. — Мы, как принято на Руси, надеялись вас подпоить, чтобы вы под пьяную лавочку снисходительно отнеслись к нашей просьбе.

— Знаю, вы спешите по делам и хотите, чтобы я помог вам попасть в лавину. Их на пути к Караколу всего девять: одна уже сошла, а остальные ждут вашего появления.

— Вот видите, все-таки ждут! — подхватывает композитор. Мурат Хаджиевич заверил нас, что если вы возьметесь… Он очень лестно отзывался о вас, Максим Васильевич.

— Да, мы большие друзья, — говорю я. — Не припомните, как именно отзывался? Или при женщинах неудобно?

— Пожалуй, не очень, — соглашается академик и заразительно смеется, припоминая, видимо, лестные отзывы. — Но если как следует подредактировать…

Мама сжимает губы.

— Мой сын не нуждается…

В чем именно я не нуждаюсь, сказать маме мешает телефонный звонок.

— Да, пришел, — сухо говорит она. И мне шепотом: «Легок на помине». — Максим, пройди в свою комнату.

— Пр-рохвосты! — радостно встречает меня скучающий Жулик. — К черту! Там-там-там!

— Ты куда пропал? — негодует Мурат. — Заткни пасть своему попугаю! Слушай внимательно: если не хочешь, чтобы я забрал у тебя вездеход, отнесись внимательно к просьбе товарища Петухова, ты понял?

— Считай, что отнесся, я уже пригласил его вместе с мадамой — это не я, это Абдул так ее называет — на чашку чая.

— Можешь со своей чашкой чая…

— Хорошо, мама сварит им кофе.

— Павтаряю, если нэ хочешь (ага, уже злится), чтобы я забрал вэздеход…

— Петухов у тебя?

— Да.

— Тогда пошли его к черту, он же ремонтирует только «Жигули», а у тебя «Волга».

Молчание. Мурат подбирает нужные слова, присутствие Петухова его сковывает. И в эти несколько секунд меня озаряет блестящая идея. Она настолько гениальна, что не стоит тратить времени на ее обдумывание.

— Мурат, — говорю я, — раз ты так любишь Петухова, предлагаю честную сделку, баш на баш: я вывожу эту парочку из Кушкола, да еще, если желаешь, академика с композитором, а ты немедленно — слышишь? — немедленно в приказном порядке эвакуируешь всех до единого жильцов из дома двадцать три, скажем, в школу. И не торгуйся, не то я передумаю.