Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы

— Теперь лучше? — спросила женщина, показывая ему узелок.

— Гораздо лучше. Малышка любит мороженое? — Расскажи папе, вкусно было или нет, — произнесла женщина, нежно покачивая узелок на руке.

— Крошка проглотила язычок? — спросил Алекс. Ему уже порядком надоела эта роль, но ради подруги он пока держался.

— Просто она устала не меньше нашего. Да и глупо думать, что ребенок может болтать без умолку. Как было бы здорово вырастить дочь в деревне, Алекс. Там намного лучше, чем в городе.

— Деньги, — сказал он.

— Да, милый, я знаю. Стало быть, возвращаемся на Бэнк-стрит, Элоиза.

Он снова уткнулся в газету, а женщина подошла к двери и посмотрела на озеро. Плотные как парусина тучи не пропускали свет, вода подернулась рябью, поднятой северо-восточным ветром с пролива.

— Мы что-нибудь забыли? — спросила женщина.

— Нет, ничего, — его злила эта болтовня. — Ключи можем оставить в доме. Пора спать. Я хочу выехать пораньше, чтобы засветло добраться до города.

— Эта моторка на озере жужжит как оса.

— Что? Какие ещё осы?

— Там моторка плавает, — повторила она. — И жужжит.

— А…

— Хочешь искупаться? — она стояла к нему спиной и смотрела на озеро.

— Слишком холодно.

— Ничуть. К тому же, это последняя возможность. Когда ещё лето опять настанет… Да и воздух на улице теплее кажется.

— Помнишь, что врач сказал?

— К черту врача.

— Иди, купайся, если хочешь.

— Одна я не пойду.

— Почему бы тебе не присесть и не найти какое-нибудь развлечение? Последняя возможность ведь.

— А мы с Элоизой и так веселимся вовсю, правда, маленькая? Нам с ней очень даже уютно… Видишь чайку?

— Где? — спросил он, снова откладывая газету.

— Во-он там.

— Ах, да, теперь вижу.

Птица была лишь чуть-чуть светлее тяжелого серого неба. Она рыскала над поверхностью воды, подстерегая рыбешек.

— Я и не знала, что чайки летают над пресной водой.

— Они прилетают сюда с реки Святого Лаврентия, — объяснил Алекс, — а потом поворачивают к озеру Шамплейн.

— Держу пари, что они тоскуют вдали от океана, — проговорила она, и наступило долгое молчание. Алексу даже показалось, что женщина вышла из комнаты, но, когда он поднял глаза, она стояла на том же самом месте. Стемнело, но её белое платье и холщовые туфли продолжали блестеть как фосфор и были отчетливо видны.

— Разожжем камин, Алекс?

— Не так уж и холодно.

— Не в холоде дело, просто хотелось бы провести вечер у камина. Погода как раз подходящая. Этот ветер наполняет меня ощущением одиночества.

— Все равно дров нет, вчера последние сожгли.

— Тогда давай займемся чем-нибудь другим. Может, разложим пасьянс.

— Я слишком устал.

— Ты утомляешься быстрее, чем я.

— Я же старше.

— Ты меня любишь, Алекс?

— Конечно, только я устал.

— Не пойму, что меня тревожит, — сказала она. — Терпеть не могу осени и переездов. Когда мне было девять лет, мы с дедушкой ездили в Бостон за школьной формой и останавливались в гостинице. Там воняло так же, как в этом лагере. Я даже боялась сбегать ночью в уборную. До сих пор не могу этого забыть.

Алексу надоело слушать.

— Ну что ж, Элоиза, — продолжала она, лаская тюк с бельем, когда-нибудь у нас, быть может, заведутся денежки, и мы купим домик в деревне. На Бэнк-стрит ты так и не уразумеешь, в чем прелесть жизни. Настоящей жизни, без миссис Вейнер и миссис Уайт, без папиных собутыльников, которые то и дело звонят у дверей. Такая жизнь ведь и взаправду существует, хоть и кажется иногда, что это просто мираж. Тогда тебя не будут тревожить грузовики под окнами, папа сможет охотиться, а я заведу лошадку. Баю-бай, — запела она, качая узелок, — баю-бай…

Женщина на миг замерла и заглянула в сверток.

— Вот молодчина, — шепнула она. — Уснула. Бедняжка тут с нами совсем умаялась. Подумать только, Алекс, мы вытащили её за город, а теперь тащим назад. Такие трудные переезды, и ни единой жалобы. Кто другой на её месте давно бы поднял крик. Ты заметил, что спящая Элоиза очень похожа на тебя?

— Угу, — буркнул он, стараясь, чтобы голос звучал устало.

— Надо будет её сфотографировать, — тихо, словно боясь разбудить Элоизу, продолжала женщина. — И завести дневник.

— Перестань, — сказал Алекс. — Я хочу почитать.

— Хорошо, — ответила она. И, как показалось Алексу, кашлянула.

— Надела бы свитер, дорогая, а то замерзнешь на ветру.

Ответа не последовало, и Алекс понял, что она плачет.

— В чем дело?

— Я хочу ребенка, — шепнула она.

— Ну зачем именно сейчас заводить этот разговор? Ты же знаешь, что мы пока не в состоянии его прокормить.

— Да, но я хочу! Мне все надоело, Алекс, никакой нет жизни!

— Зачем ты травишь себе душу? Пожалей свои нервы. Сейчас мы бессильны что-либо изменить.

— И так будет всегда.

— Чего же ты тогда распаляешься?

— Распаляюсь, потому что все зависит от нас.

— Что именно?

— Ты мог бы жениться на мне.

— Что это тебе даст?

— Очень многое. Почувствую себя человеком.

— Не впадай в сантименты.

— Мама впала в сантименты, Элоиза, — молвила женщина. — Успокой свою сентиментальную мать, доченька, рассмеши её, не то удавится.

— Пожалуйста, не заводи ты опять эту пластинку, — устало сказал Алекс.

Она перестала всхлипывать и склонилась к узелку.