Семерка (ЛП)

— Так погоди, эй, — подпер ты голову руками, — а у вас, случаем, не хуже?

— А когда ты в последний раз у нас был? — весело спросила она. — Ну, — прибавила она тут же, — пака.

— Чего?

— Чао.

— Пака. А куда потом едешь? После Кракова? Или какое-то время побудешь?

— Нет. Дальше еду. На юг. В Стамбул. Это моя очередная мечта, Царьград. — Эх, — мечтательно подняла она глаза, — ты знаешь, еще ведь немного, и Царьград был бы наш? Под конец XIX века был ведь такой шанс, эх, ты представь…

— Так это что значит? — не понял ты. — Наш или чей?

— Ну, — усмехнулась она, — русский.

— Погоди, — у тебя все в голове перепуталось, — наш или русский, то есть, как это наш, когда русский…

— Ну так што, — покачала она головой, надевая рюкзак. — Я дома, с родителями, полька. А из дома вышла — а там Польши уже нет, паляк.

— Так имеется же Виленщина, — сказал ты. — Там другие поляки.

— Вот, паляк, — заявила вильнючка. —

Вы все нацианалисты, вам никак не панять што можно па другому думать.

— Чего-о? — высунулась из-за стойки продавщица.

— Если па-другому — не понял ты, — паляк — или наш, или русский, ну, курва, ты или полька или русская, ну, привет…

Выходила она, смеясь. Потом ты увидел, как она становится у обочины Семерки, как выставляет палец вверх, а коленку в сторону трассы, и как моментально останавливается какой-то водила фуры, она же вскакивает в кабину и уезжает.

* * *

Русский Стамбул, размышлял ты, расплачиваясь за чай с беленькой, ну да, был такой шанс, правда. Русские заняли бы Стамбул в 1878 году, если бы Запад их не придержал; только, ого-го, ты уже представлял себе тот русский Стамбул, ну, ессно, обваливающуюся штукатурку Ая-Софии замалевали бы толстым слоем масляной краски, и на этой краске штукатурка бы и держалась; придорожные бордюры были бы высокими и выкрашенными белой известкой; а через весь город проходил бы огромный и широкий Бульвар Ленина, который рассекал бы Константинополь на две практически не связанные одна с другой части, поскольку через запруженную тремя рядами машин и стоящую в вечной пробке мостовую переходить было бы сложно, а переход по подземному туннелю, выложенному обоссаным мрамором занимал бы минут тридцать. По приморским бульварам прохаживались бы гопники в трениках и черных кепках и потолстевшие мусора в фуражках-аэродромах. Повсюду троллейбусы и подсолнечная лузга.

Ну и вообще: в пригородах, в тени мечетей, переделанных сначала в церкви, а потом в музеи атеизма, постсоветские пенсионеры чинили бы свои волги и москвичи; но, может, кто знает, Советский Союз заложил бы и в Константинополе автомобильный завод, Константинопольский Автозавод, КАЗ; над Босфором дымили бы трубы, над Золотым Рогом протянули бы трубы теплоцентрали. Центр города, где сейчас находится Султанахмет, выложили бы тротуарной плиткой, еще более уродливой, чем наш польбрук, псевдо-мавританской формы, с выдавленными псевдо-арабесками. В этом районе было бы множество элегантных магазинов и масса паскудных вывесок, а дальше, уже за пределами центра, продолжалось бы веселое распиздяйство, просто замечательно бы превращались в развалины генуэзские дома в Пере и Галате, между самостроями над морем Мармара бабули в платочках развешивали бы белье, а дедули в тельняшках попивали бы «балтику» или какую-то там водочку, спокойненько, без нервов, как они это делают летом в Севастополе. Спальные районы начинались бы уже за Блахернами. Балконы были бы застроены любым возможным способом: кто мог позволить себе кондиционер, тулил бы себе кондиционер, кто не мог — на время жары заслонял бы окно блестящей алюминиевой фольгой, как это делается в южной России. Лестничные клетки были бы мрачными и ободранными, по ним бы ходили люди, которым надоело жить. На базарах бабушки торговали бы оливками и рыбой.

Или, — продолжал ты фантазировать, спускаясь по ступеням бара «Гурман» и все так же, несмотря на потребление чаю с водкой, чувствуя странную мягкость в ногах после эликсиров, — возьмем Гавайи. Ведь русские были и на Гавайях. Даже форт начали строить, — думал ты, усаживаясь в машину и запуская двигатель, — Форт Елизаветы, который, наверняка, если бы они там остались, превратился бы в какой-нибудь Елизаветград, а после революции — только если бы на Гавайях была революция, и он не превратился что-нибудь типа русского Тайваня, — его бы переименовали в, скажем, Комсомольск-на-Гавайях.