Семерка (ЛП)

— Но, погодите… — у мужика явно не имелось инстинкта самосохранения, — вы чего… ну, отложите же эту штуку, не надо насмехаться, лучше покажите машину, как оно вообще случилось? Ну вот, пан крест срезал…

«Бляха-муха, — подумал ты, — это же один из них, один из твоих земляков, один из Упрямых-в-Жопу, один из Неуговариваемых, один из Лучшезнаек^[100],именно на них стоит Польша, это они срывали сеймы, потому что знали лучше, это они заливали сала за шкуру захватчикам тем, что тяжко и мрачно стояли на своем, именно из таких должен был быть Држимала

^[101]».

— Слушайте, — сказал ты почти что умоляюще, — вы чего, не видите? Из пистолета в вас целюсь! Так что идите-ка домой…

— Э-э-э, — сказал мужик. — Наверняка ведь пугач какой-нибудь…

Ты глядел на то, как твой палец нажимает на спусковой курок, как неспешно проворачивается барабан, и как из пяти патронов остается только четыре.

— Курва-мать, пан чего, охренел! — завопил мужик, глядя на простреленную табличку с надписью КОШМАР КРОТА — СРЕДСТВО ОТ ПОДЗЕМНЫХ ГРЫЗУНОВ — ПРИМЕНЯЙ В СВОЕМ ОГОРОДЕ! — Блин, курва, чего пана в башку ёбнуло? — сопел он, карабкаясь на склон, растопырив руки словно готовящийся взлететь журавль, — сейчас я на тебя, хуй ты ёбаный, полицию нашлю, сейчас сюда с соседями прибуду, я к тебе, курва, с добрым сердцем, а ты на меня с браунингом…

«Ну ладно, — подумал ты, — самое время съёбываться».

«Так и машину, — пришло тебе в голову, — нельзя здесь оставлять. Нельзя позволить, чтобы меня идентифицировали. Хрен уже с той ездой по пьянке, но терроризирование спокойных граждан огнестрельным оружием — это дело другое».

Ты оторвал регистрационный номер с переднего бампера и сунул его в рюкзак. Забрался на склон и то же самое сделал с задней таблицей. Рюкзак не хотел закрываться, но как-то удалось. Потом ты открыл бак «вектры», открыл бак своего «опеля-блиц», поцеловал его серебристый кузов, сказал ему что-то дебильное, типа: «ты умираешь как солдат», стащил с шеи шерстяной шарф-трубу — что ни говори, уже осень, и сунул его в бак, чтобы хоть немного напитался бензином, вытер ним горловину бака, черт подери, ведь только-только заправился, курва, мало того, что машина идет к чертовой матери, так вдогонку еще несколько сотен за топливо. Плюс четыре десятки за «трубу». А потом ты запихнул шарф в бак и подпалил. И сразу же начал удирать. В поля, между деревьев, в рощу, что имелась неподалеку от шоссе.

К твоему изумлению, сразу огонь не появился. Ты уже начал побаиваться, что придется возвращаться, чтобы все исправить. Но когда уже зажглось, когда взорвался бензобак, ты глядел, как взрывается огненный шар, который потом разлился по траве, по кузову, по кресту, возведенному в память Адриана Мачонга; ты глядел, как загорелся сбитый придорожный крест и висящий вверх ногами Иисус, и этот огонь так замечательно осветил темнеющее и как-то не желающее прилично стемнеть осеннее небо, что тебе уже и не хотелось верить, что еще-либо может быть столь красивым. Ты не мог отвести глаз, но, что ни говори, должен был. Ты держал руку в кармане, стискивал рукоять сентениала и быстрым шагом маршировал куда глаза глядят, в поля, в польскую грязь и комья земли.

* * *

Ты шел через деревню, польскую деревню, потрескавшийся асфальт выглядел так, как будто бы был здесь всегда, с самого сотворения света; он выглядел словно ковер, расстеленный на традиционной польской грязи. Ты шел через какую-то деревню неподалеку от Семерки, за спиной, если оборачивался, еще видел зарево от твоей горящей и уже мертвой вектры, которую, идиот, ты убил, убил свою верную машину, и убил по причине собственной дури, а ведь все общественные рекламы только и вопят: «Выпил? Не выезжай!!!», а ты, придурок, не только пил, хотя все оно вышло как-то странно, совершенно случайно, так еще и жрал какие-то, хрен знает какие, веджминские эликсиры; нет, блин, это какой-то пиздец, едва прошел час после твоего выезда из Кракова, а ты уже пьяный, с наркотиками в крови, устроил аварию, спалил свой автомобиль и, вполне вероятно, за тобой гонится крестьянское ополчение, мои тебе поздравления! Впрочем — ты до сих пор понятия не имеешь, действуют те веджминские эликсиры или не действуют, онемение шеи давно уже прошло, правда, до сих пор странно покалывает пальцы на руках и ногах. И теперь ты бредешь, куда глаза глядят, пройдешь эту деревню, потом — другую, лишь бы не попасться на глаза тому сельскому коллективу, который сейчас, наверняка, танцует возле твоей горящей машины. То ли танцует, то ли просто торчит рядом, пинает горящие шины и пытается вскрыть горящий капот, чтобы увидеть, а чего там с двигателем, и подкинуть на эту тему парочку умных слов.