Семья Эглетьер

Франсуаза возмущалась: из всех студентов Института восточных языков только трое, кроме нее, потрудились прийти на лекцию Александра Козлова об истоках русской литературы, которую он читал для членов кружка «Искусство без границ». Небольшой зал, пыльный и ветхий, был наполовину пуст. От стеклянного потолка веяло ледяным холодом. Поскрипывали стулья. Из находящейся по соседству студии звукозаписи временами глухо доносилась музыка. Оба лектора, выступившие до Козлова, чуть не усыпили слушателей, пережевывая общие места анализа «Песни о Роланде» и «Песни о Хильдебранде». Как только заговорил Козлов, все изменилось. Его бледное, нервное лицо, сверкающий взгляд, ниспадающие на лоб черные волосы, звучный низкий голос захватили бы, пожалуй, даже самых равнодушных слушателей. Он говорил без конспектов, стоя, засунув руки в карманы, иногда в раздумье опускал голову, а потом, вдруг бросив четкую, оригинальную мысль, делал два-три шага, резко поворачивался на каблуках и продолжал. В его выговоре не было ни малейшего русского акцента, и лишь певучая интонация напоминала о его происхождении. За полчаса он дал блестящий анализ «Слова о полку Игореве» по яркости повествования и образности метафор приравняв эту эпопею XII века к таким шедеврам мировой литературы, как «Илиада» и «Одиссея». Затем слишком быстро, по мнению девушки, перешел к выводам. Раздались жидкие аплодисменты. Слушатели поднялись с мест. К Козлову подошли четверо его студентов. Он спрыгнул с возвышения на пол. Несколько пожилых дам с громкими возгласами бросились к нему:

— Дорогой мой! Ваша лекция великолепна!

Он отстранил их с неучтивой решительностью, поблагодарил своих студентов за то, что они не поленились прийти в воскресенье послушать его рассуждения, «столь же нудные, сколь бесполезные», и вдруг предложил зайти к нему поболтать за стаканом вина. Фредерик Массар и сестры Коринна и Мирей Борделе согласились. Франсуаза заколебалась: было уже десять минут шестого, а в шесть она назначила Патрику свидание.

— Я живу совсем рядом, на улице дю Бак, — сказал Козлов.

Это решило сомнения Франсуазы. Она столько раз пыталась представить себе квартиру этого загадочного человека, а теперь она может сравнить свои предположения с действительностью.

Разумеется, все оказалось вовсе не так, как она ожидала. Квартира Козлова состояла из тесной передней, большой комнаты, оклеенной желтыми выцветшими обоями, и кухни-ванной, которая виднелась за неплотно задвинутой занавеской. Мебели было мало, и стояла она как придется. Франсуаза увидела тахту, покрытую зеленым пледом, простой стол, крашенный коричневой краской, два соломенных стула, плетеное кресло и металлическую этажерку… На полках, на полу, на подоконниках и даже под диваном громоздились французские и русские книги. Воздух пропитался устоявшимся запахом крепких дешевых сигарет. В комнате было холодно, и Козлов зажег газовую печку, пригласив молодежь усесться вокруг нее. Потом он открыл шкаф, в левой стороне которого висела одежда, а правая служила буфетом, взял стаканы и две бутылки аперитива.

— У меня даже водки нет, — сказал он. — Придется обойтись без русского колорита!

Франсуаза согласилась выпить вина. Ее внимание привлекла висевшая над тахтой картина, на которой была изображена русская деревня: голая местность, несколько тонких березок, пшеничные поля вдали и надо всем этим лучезарное, синее, ослепительное небо.

— Эту картину ваши родители вывезли из России? — спросила она.

— Когда мои родители удирали оттуда, у них хватало других забот, им было не до картин!

— В каком году они приехали сюда? — спросил Фредерик Массар.

— Довольно поздно… Много лет спустя после революции… Году в двадцать пятом…

— Им, наверное, было нелегко освоиться в чужой стране!

— Да, конечно…

— А вы на их месте поступили бы так же?

— Нет. Думаю, я бы остался. Нельзя безнаказанно покидать родные места. Рвешь самые сокровенные связи с жизнью…

— А вас не тянет вернуться туда и увидеть все своими глазами?

— Для меня речь идет не о том, чтобы вернуться,

а о том, чтобы поехать, — ответил Козлов. — Я родился в Париже почти тридцать два года назад. Все, что я знаю о России, я вычитал из книг. Убедиться во всем на месте — конечно, очень соблазнительно, но и страшновато. Не рухнет ли созданный мною образ России при соприкосновении с действительностью? Иногда, может быть, лучше оставаться с мечтой… И все же я обязательно когда-нибудь туда поеду!.. Возможно, даже в будущем году…

Полулежа на диване, он с печальной усмешкой вертел в руке стакан. Франсуаза снова взглянула на картину.

— Безобразная, правда? — спросил он.

— Вовсе нет, — ответила она. — Но в ней есть что-то странное…