Семья Машбер

Иоина сразу заметил Шмулика, которому Сроли наказал не оставлять Лузи одного даже в доме раввина. Иоина видел, что Шмулик поначалу растерянно озирался по сторонам своим глазом с бельмом, не зная, куда себя девать, стоять или сесть. Шмулик был того же поля ягодой, что и Иоина, который чувствовал себя не слишком свободно в обществе раввина, да еще такого, как реб Дуди, поэтому он решил стоять чуть поодаль, точно чужой.

— Кто этот человек? — спросили некоторые из гостей, увидав незнакомого им Шмулика и понимая, что он не был приглашен.

— А-а, Шмулик! — пробурчали другие, знавшие этого человека и его профессию и недовольные, конечно, его приходом.

— А, Шмулик! — подхватил Иоина, как добрый знакомый.

И все видели, что они хорошо знакомы, поэтому и возражать против присутствия Шмулика было невозможно: если одна из сторон пригласила Иоину, то и другая сторона вполне могла себе позволить пригласить Шмулика. Обе стороны, стало быть, квиты, сдачи никому не причитается…

На том молчаливо и согласились: Иоина остался, как и раньше, за стулом одного из почтенных гостей, а Шмулик — на своем месте, держась поодаль от собравшихся…

Когда первые слова приветствий, как полагается, были произнесены, реб Дуди и Лузи приступили к делу, ради которого и состоялась встреча.

Несколько слов об этой встрече.

На первый взгляд может показаться, что оба эти человека слеплены из одного теста, оба веруют в единого Бога и придерживаются одинаковых религиозных воззрений, однако при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что это люди разные, прежде всего — по положению, занимаемому в обществе.

Реб Дуди — человек острого ума, обладающий обширными познаниями, которые позволили ему стать городским раввином в N, где к нему относятся с величайшим пиететом, где слово его считается чуть ли не изречением, посланным с горы Синайской, то есть исходящим от самого Господа Бога. Реб Дуди — человек влиятельный, за его спиной стоит целый город, который подчиняется ему, как владыке, вследствие чего реб Дуди, как мы рассказывали, летом по утрам первый выходит на крылечко — посмотреть на солнце и окинуть взглядом город, словно хозяин, наблюдающий за вверенным ему свыше наделом и заботящийся о нем.

Таков реб Дуди. Лузи — полная ему противоположность, человек, который провел почти всю свою жизнь в маленьком пограничном местечке, вдали от общества. Ученый, обладающий большой эрудицией, но по натуре человек не властный, а душевный, не только не влиятельный, но внутренне даже в чем-то надломленный… Как мы говорили, он часто находился в состоянии задумчивости, и тогда он вставал с места, начинал водить пальцем по правой брови, точно желая успокоить, унять разбушевавшиеся мысли, как если бы в нем долго и бесшумно бродили дрожжи или крепло вино, как в юности, когда после долгих душевных и нравственных шатаний он пришел к убеждениям, которых придерживается сейчас, да и то (скажем начистоту) не слишком уверен в том, что останется им верен до конца. Таков Лузи.

А теперь — к делу.

После первых приветственных слов реб Дуди спросил, знает ли Лузи о том, что город настроен против него, о чем он как городской раввин обязан его предупредить.

— Да, знаю, — тихо ответил Лузи, и в голосе его звучала печаль, соединенная с едва приметной усмешкой. — Одно предупреждение я сегодня уже получил.

— От кого? — спросил реб Дуди.

— От камня, который нынче вечером, совсем недавно, швырнули в мое окно.

— Камня? — удивленно пожал плечами реб Дуди, как бы отвергая скрытое обвинение в том, что он, реб Дуди, может иметь какое-то отношение к подобным методам предупреждения. — Я не понимаю. Да и не только я, конечно, но и никто из гостей, которые сидят у меня за столом. А? — обратился он к собравшимся, как бы призывая их в свидетели своей и их собственной невиновности.

— Нет, никто! — отмахнулись все от подозрения в том, о чем они и понятия не имели.

Да, никто… кроме Иоины, по лицу которого можно было бы заметить, что он кое-что знает и имеет вовсе не косвенное отношение к этому делу, и потому, когда Лузи сказал о камне, он повернул голову, а руки, заложенные за спину, беспокойно шевельнулись.

— Ну что ж, никто так никто, — сказал Лузи, как бы взяв обратно свой ироничный намек. — Ну а о чем вы, реб Дуди, хотите меня предупредить?

— О том, что твоим покровительством пользуются личности, которых, будь на то наша власть, следовало бы предать анафеме, если не наказать построже, потому что они того заслужили.

И тут реб Дуди начал рассказывать историю с Михлом, происшедшую у него в доме, в присутствии всех сидящих за столом, когда Михл сделал свое кощунственное заявление и повторил его, чтобы не подумали, что поступок его совершен в состоянии опьянения, или по слабоумию, или по иной причине, которая могла бы облегчить его вину, — нет, все, что он сказал, он сказал сознательно, в здравом уме и твердой памяти.