Семья Машбер

Опять-таки: хотя он ни к кому из жителей местечка не обращался за помощью, так как дела, которые он вел с помещиком, шли хорошо, а другим к его помощи прибегать приходилось, причем они никогда отказа не встречали; хотя его доброту нередко использовали в своих целях те, кто к празднику готовил камень для его окон, а Шмерл, зная об этом или, во всяком случае, догадываясь, притворялся, будто ни о чем не подозревал, дабы не пристыдить нуждающегося, — несмотря на все это, жители местечка продолжали брать у него взаймы, прибегать в трудную минуту к его помощи лично для себя или для всех соседей. Но в том, что касается известных строгостей и обрядов, соблюдение которых считалось чрезвычайно важным, то в этом Шмерлу спуску не давали.

Даже когда Шмерл намеревался женить своего единственного сына, которого он очень любил и с которым они жили душа в душу, то жители не только не пожелали с ним породниться, но распустили о нем недобрую молву по всей окрестности, чтобы ни ближние, ни дальние деревни не соглашались выдавать за него своих невест, и Шмерл был вынужден искать невесту для своего сына за границей!

Тогда Шмерл обратился к Лузи, решил поговорить с ним и доказать, что все выдвигаемые против него обвинения ничего не стоят, что своим отклонением от якобы общепринятых норм поведения он не затрагивает никаких, даже самых мелких, частностей вероучения, а то, что оказывается затронутым, по его мнению, — всего лишь паутина, скопившаяся в темном углу… Доказательством может послужить хотя бы то, что известные авторитеты согласны с ним, так как речь и в самом деле идет о мелочах, о вещах спорных, во всяком случае — не о таких, за которые следует со свету сживать, как, например, обычай «капорес», против которого возражает и ребе Шломо Клугер…

По правде сказать, Лузи встал на его сторону, чем вызвал гнев некоторых жителей, которые напали на него как на сообщника вероотступника с криками: «Помилуйте! Как это Лузи мог пустить на порог человека, одно дыхание которого способно заразить чумой!»

А когда оказалось, что и невестка, которую Шмерл привез из-за границы, не намерена противостоять свекру и мужу в том, что касается их верований, и даже не думает поправлять их и возвращать на путь истинный, тогда гнев против Шмерла и его семьи разгорелся с еще большей силой, а ревнители святости заговорили, что всему местечку грозит опасность погибнуть, упаси Бог, в огне, который зажег этот самый Шмерл.

Случилось несчастье: вскоре после свадьбы сын Шмерла захворал и умер. Погребальное братство потребовало за похороны огромную сумму, не столько желая получить большие деньги, сколько надеясь на то, что Шмерл заупрямится, разгадав намерение братства опозорить его, и навлечет на себя позор. Шмерла не останавливала назначенная сумма — слишком дорог был ему сын, — но возмущала злая воля, которая ни перед чем не останавливалась, стремясь выказать свое неуважение к покойнику. Торговались день и другой. Дело было летом. В конце концов Шмерлу пришлось уступить. Но видимо, от боли и досады у него зачерствело сердце; когда похоронная процессия прибыла на кладбище и покойника опустили в могилу, а затем предложили отцу прочесть кадиш, он отказался. Надо полагать — от горя, от сознания того, что у него отнято самое дорогое. Шмерл словно онемел, язык у него не поворачивался, чтобы произнести то, что требовалось по закону. Молитву прочитал другой — служка погребального братства.

Отчаяние Шмерла дошло до того, что, когда невестка вернулась к родителям, оставив его в доме одного, он стал ходить из комнаты в комнату, потом начал шагать в одной комнате из угла в угол по диагонали, не произнося ни слова и не желая слышать о делах и сделках, которыми был занят до сих пор… А кончил он плохо: однажды его нашли повесившимся у себя на чердаке.

Даже после этого противники Шмерла не сменили гнева на милость; они говорили: «Что ж, лучшего конца, чем крюк в балке, он не заслужил… Поделом ему». И Лузи, кажется, был единственным человеком, проводившим его на кладбище.

Когда на Лузи донесли его ребе и когда Лузи сам обо всем ему рассказал, не желая скрывать ничего, тот обрушился на него с гневной речью и сказал: «Ну конечно… Господь Бог и Шмерл… Ты сделал свой выбор…»

По правде говоря, гнев ребе на сей раз не подействовал на Лузи: с тех пор как Лузи избрал ребе своим наставником, он впервые не согласился с его мнением.

С тех пор Лузи — очевидно, в наказание — постоянно сопровождал Шмерл, точно к боку его прирос.