Семья Машбер

Благочестивый бухгалтер Либерзон, с аккуратно расчесанной бородкой, стоял безучастно, словно ожидал, что сейчас Зися сам, без посторонней помощи поднимется с крыльца. Но когда до ушей Либерзона донеслись выкрики и требования что-нибудь предпринять и, главное, когда он услышал, что чужие, посторонние люди все чаще вспоминают недобрым словом имя хозяина, которое ему, старейшему и преданному служащему, дороже волос собственной бороды, — он, Либерзон, вбежал в магазин, бросился к ящику стола, достал несколько монет, запер ящик, вышел к толпе, окружавшей Зисю, и обратился к Катерухе, растерянному и угрюмому, как и все вокруг:

— Вот тебе деньги, поди приведи извозчика, да только поторгуйся с ним.

Через несколько минут Катеруха привел извозчика. Вместе с Элиокумом они взяли Зисю под руки и осторожно усадили его в повозку. Элиокум не мог отлучиться из магазина, и Зисю провожал только Катеруха. Когда извозчик тронулся с места, народ еще некоторое время толпился, обсуждая случившееся. Между тем преданный хозяину благочестивый Либерзон вошел в магазин, взял приходно-расходную книгу и, поглядывая искоса прищуренным глазом, записал: «Извозчик для приказчика Зиси…»

В эту минуту появился Мойше Машбер. Он считал магазин делом второстепенным и редко в него заглядывал. Но сейчас, проходя мимо и увидев около магазина сборище людей, он решил завернуть сюда. Он тут же обратился к всполошившемуся Либерзону, который почтительно пустился ему навстречу:

— Что случилось? Что за сборище у магазина?

— Ничего особенного… ничего… — угодливо заговорил бухгалтер. — Приказчику Зисе стало немного дурно… Кровь горлом пошла, его только что отвезли домой…

*

Было бы, конечно, гораздо лучше, чтобы в этот день вечером у Мойше обошлось без гостей. Но, как специально, у него стали собираться люди. Первым пришел Либерзон, который подумал, что, возможно, из-за Зиси у хозяина могут возникнуть неприятности, и хотел быть в курсе событий.

Либерзон вертелся в столовой, готовый встретить добрым словом каждого из домочадцев и уже заранее соглашаясь со всем, что там скажут, будь это даже величайшая глупость. Вслед за Либерзоном появился зять Нохум Ленчер, виновник самых больших сегодняшних огорчений Мойше Машбера. По-видимому, он еще не успокоился после утреннего разговора с тестем. С волнением ждал он продолжения беседы, — может быть, тесть расскажет о своем разговоре с поверенным и пожелает обсудить с ним шаги, которые следует предпринять.

Пришел также Янкеле Гродштейн — второй зять Мойше, которого знакомые и домочадцы прозвали Тихим Голубем, а прислуга называла — Тот, Что в Чулках. Янкеле ходил бесшумно, тихо ступая. Пришел он прежде всего для того, чтобы получить у Либерзона отчет о том, как прошел день в магазине. Сам он сегодня в магазине не был — Янкеле часто где-то пропадал, тратил драгоценное время совсем не по-деловому.

В столовой оказался и Шолом Шмарион, хотя совсем не в обычае этого человека было посещать вечерами чужие дома. Он вполне успевал за день увидеть и услышать все, что могло ему понадобиться. Уши его всегда насторожены, как у собаки, глаза нацелены на то, чтобы все выведать и разузнать. Вечера он привык проводить дома, наслаждаясь дневной добычей. Однако на сей раз дня ему оказалось мало, пришлось пожертвовать вечерним досугом, чтобы получить хоть малейшее представление, о чем сегодня утром в конторе говорили за закрытой дверью Мойше Машбер и Нохум Ленчер.

На кухне в этот вечер тоже были гости — Элиокум и Катеруха, хотя обычно они приходили только в субботу вечером, в праздники или по случаю какого-нибудь семейного торжества. Лишь изредка в будни являлся Катеруха с чем-нибудь съестным, купленным на рынке по дешевке, — Либерзон никогда не упускал случая снабдить хозяйскую кухню продуктами по выгодной цене.

Катеруха — весельчак. Как только он приходит на кухню, становится шумно. Тут же расскажет кухарке что-нибудь смешное, начнет заигрывать с горничной Гнесей — молодой девушкой, у которой под байковой кофточкой ходуном ходит высокая грудь. Катеруха всегда говорит Гнесе одно и то же.

— Гляди, — указывает он, чуть ли не касаясь пальцем кофточки, — гляди-ка, пуговки не хватает.

И лукавые глаза его устремляются к тому месту, на которое указывает палец. Девушка вспыхивает, бьет его по руке и сыплет проклятьями:

— Хвороба на тебя… Холера и чума… Бесстыдник… Охальник!..

Элиокум, если присутствует при этой сцене, тихо и добродушно смеется и не возражает, когда их вместе с Катерухой сажают за кухонный стол и угощают чем-либо вкусным с хозяйского стола или просто стаканом чая.

На этот раз Элиокум и Катеруха не принесли никаких дешевых покупок и Катеруха не шутил, как обычно. Слишком свежо было в памяти пережитое сегодняшним днем. Разговор на кухне вертелся вокруг Зиси. А хозяев волновало другое. Впрочем, кроме немногих, о случае с Зисей никто даже не знал. Либерзон ничего не стал говорить Гителе. Он решил отложить рассказ о случившемся до более благоприятного момента, а то и вовсе замолчать эту историю.