Семья Машбер

При появлении чиновника он будто бы просыпался и начинал извиняться, но многие уже знали, что это не случайно, что делает он это умышленно, демонстрируя таким образом свое отношение к властям.

Сначала он так принимал мелких русских чиновников, потом — все более и более крупных, пока об этом не стало известно в высоких сферах. Кончилось тем, что он ту же шутку проделал с одним высокопоставленным военным, который, проходя с воинской частью мимо графского замка, решил нанести ему визит. Глубоко возмутившись, офицер на свою ответственность, а возможно, что и не на свою, а получив на то разрешение свыше, выпорол старого, знатного и родовитого польского графа Козерогу…

Граф не выдержал унижения и после порки уже не поднялся с постели. Никого не пускал к себе, кроме камердинера. Да и ему в лицо не глядел. Почти все время лежал лицом к стене и наконец отдал Богу душу.

Единственный сын его и наследник, молодой граф Козерога с юношеских лет жил за границей, якобы штудировал науки в Льеже и Лозанне. Достаточно было взглянуть на него, чтобы увидеть, чему он там научился, каков вообще был этот отпрыск и что из него получится в самом скором времени. Ему еще и тридцати лет не исполнилось, а лицо его уже было испитое, исхудалое, без единой кровинки. Утром, когда домашний парикмахер приходил брить и прихорашивать его, он неожиданно засыпал, ронял голову, так что бритва иной раз впивалась в кожу.

Он был уже почти опустошен — духовно и физически. Незачем было быть знатоком в медицине, чтобы понять, что вскоре ноги и вовсе перестанут служить ему. Язык заплетался, память и без того путаная, того и гляди — погаснет, сказать, что он потерял ум, нельзя, так как никогда его не имел. И в недалеком будущем можно было ожидать, что существо это с остекленевшими глазами и беспрестанно вытекающей из уголка рта слюной будет приковано к постели или в лучшем случае его будут возить в инвалидной коляске на резиновом ходу. Как это с ним вскоре и случилось.

Но пока что он еще ходил, кое-какие запасы жизненной энергии в нем еще тлели. К тому же он был единственным наследником старого графа, обладателем сотен деревень, имений, пивоварен, винокуренных заводов, лесов и угодий. Он не знал, что делать с этими несметными богатствами, точно так же, как не знал, что делать с самим собой, со своей наполовину прожитой никчемной жизнью и со всем тем, что уже пресытило и приелось ему.

Наверное, не стоит перечислять и называть по именам других участников званого вечера. В конце концов, все они мало чем отличались от графа Козероги.

В самом деле, чем отличался от него граф Гедройц — отпрыск старого польского воеводы, известного со времен Хмельницкого? Рассказывали, что он выменял свой винный погреб на арабскую породистую кобылу — стройную, тонконогую, горячую и сильную и в беге, и на ходу. Когда кобыла заболела, он со всего края созвал коновалов, а когда они не помогли, бросился к знахарям, а когда и эти оказались бессильны, он обратился к ксендзам и чуть не на коленях упросил их отслужить молебен об исцелении лошади.

А чем отличается от графа Гедройца князь Деннике, этот полунемец-полуполяк? Он занимался выведением особой породы беловолосых свиней с розовыми пятачками размером с трехкопеечную монету. Специально приставленные к свиньям люди их так откармливали, что те от жира не могли стоять на ногах. Хрупкие суставы не могли держать такую тяжесть. Эти свиньи жрали лежа, с закрытыми глазками. Для князя не было лучшего удовольствия, как часами стоять около них, любоваться их жиром и радоваться их здоровью, а когда они болели, князь вместе с ветеринаром и свинарями ночевал в свинарнике. Князь ставил себе целью довести своих свиней до максимального веса и жирности, но свиньи, не выдержав обилия кормов, подыхали — увы! — до побития рекорда.

Итак, компания составилась удачная, как на подбор. Исключением был некий Лисицын-Свентиславский. Этот человек с двойной фамилией был не то русский, не то поляк. Не пан и не помещик, он не владел фольварками и имениями, а служил в городе сначала мелким акцизным чиновником, потом каким-то образом выслужился и, получив повышение, был переведен с высоким окладом в городскую управу одного из русских городов. Затем, неизвестно почему, был снова назначен сюда, в этот край, и теперь служил в N-ской городской управе.