Семья Машбер

Даже Янкеле Гродштейн, старший зять Мойше, у которого при всех обстоятельствах всегда было выражение спокойствия на лице, — даже он, этот тихий голубь, воскликнул:

— Дальше некуда!

Тут же в связи с приходом Шмулика Янкеле вспомнил маленький эпизод, свидетелем которого он был сегодня утром. Он стоял на рынке, недалеко от кучки торговцев, и как раз в это время мимо прошел Сроли Гол. В другое время никто бы не оглянулся на него. Но теперь все к нему повернулись, словно увидели загадочное существо, и сразу все торопливо взглянули на него, Янкеле Гродштейна, будто появление на рынке Сроли имело к нему прямое отношение. Да, весь город уже знает, что его тесть — должник этого человека. И всех, заметил он, удивляет не столько то, что Сроли вдруг оказался богачом, сколько главным образом то, что Мойше Машбер докатился до обращения за помощью к такой личности, как Сроли Гол.

— Видали? — прошептал кто-то, кивнув в сторону Сроли. — Прохаживается, будто весь рынок принадлежит ему…

— Цаля Милосердый называет точную сумму, которую Мойше Машбер одолжил у Сроли, — заметил другой. — Цаля знает это твердо, потому что он сам рекомендовал ему эту сделку. Он сам взял деньги у Сроли.

— Что ж, всяко бывает, — вставил третий, — бывает так, что нищий вытащит крупный выигрыш, а богач — «номер шиш»!

Этот разговор происходил в присутствии Янкеле — торговцы видели, что он стоит недалеко и может услышать. И что же они будут говорить теперь, когда узнают о посещении Шмулика?

— Низшая ступень… Плохо, дальше некуда, — горестно вздыхал Янкеле Гродштейн.

Сильнее всего посещение Шмулика подействовало, конечно, на самого Мойше. Когда Шмулик покинул дом, все заметили, что Мойше совершенно подавлен и растерян. Вдруг он зачем-то начал произносить изречения и цитаты — казалось, он невменяем. Потом прикрыл губы ладонью и взглянул смущенно на окружающих его домочадцев. Тут же он вспомнил о Нехамке и словно опять услышал ее голос из спальни, который заставил его вздрогнуть сильнее, чем от удара Шмулика по столу. Кто бы мог подумать, что он не сможет защитить от такого, как Шмулик, даже свою больную дочь! Куда уж дальше? «А что, — промелькнула у него мысль, — если все, что произошло, только начало и оно ничто в сравнении с тем, что должно еще произойти? Это пока только первый удар, и этого негодяя, явившегося стучать кулаками, можно было выгнать из дому. Но что же будет потом, когда придут настоящие кредиторы, — те, кто имеет право, у кого истекли сроки векселей? Что будет, когда все вкладчики сбегутся в дом, все разом, скопом, начнут требовать возврата своих денег, а разговаривать будет невозможно и я ничего не смогу сказать в свое оправдание?»

Он взглянул на Нохума и понял, что тот не удержится и сейчас пойдет к больной жене жаловаться на судьбу; потом посмотрел на другого зятя и на губах его прочел слова отчаяния; глядя на Гителе, он понял, о чем она сегодня перед сном будет говорить с ним в спальне. Слов ни себе в утешение, ни в утешение другим Мойше не находил. С этого дня у Мойше появились некоторые странности, которых раньше не наблюдалось за ним, и даже нельзя было себе представить, что они могут быть свойственны этому человеку.

В этот же вечер, когда он вошел с Гителе в спальню и она хотела с ним поговорить по душам, он угрюмо отмахнулся — она ведь видит, что он теперь не в состоянии говорить, голова у него сильно болит… Когда Гителе легла и в конце концов уснула, Мойше тихо стал расхаживать по дому, затем снова вернулся в спальню, остановился у окна. Ночь выдалась светлая, запоздалая луна последних дней месяца медленно плыла меж туч, глядела из-за разрозненных облаков. Все было в призрачном лунном свете неясно и расплывчато, тем более для человека, который смотрит сквозь стекло.

И тут Мойше увидел во дворе человеческую фигуру. Он не удивился, не испугался. В другое время он спросил бы себя: что делает чужой человек ночью у него во дворе? Зачем пришел, что ему нужно? Но сейчас Мойше был спокоен, и спокойствие помогло ему разглядеть человека — это был Алтер… Он подумал, что Алтер совершает ночные прогулки во дворе, потому что днем на людях чувствует себя неловко и не совсем уверенно. Мойше вдруг показалось, что Алтер видит его, полураздетого, стоящего у темного окна. Возможно, так оно и было, потому что Алтер стоял лицом к окну.

В это мгновение завыла собака. Мойше вздрогнул и отошел от окна. Он лег в постель, и собачий вой еще долго звенел у него в голове, напоминая о минувшем недобром дне.

Следующий день оказался не лучше предыдущего. Когда Мойше Машбер вернулся вечером из конторы и зашел проведать дочь, он увидел, что ей стало хуже. Он только и смог проговорить: «Тебе, кажется, немного лучше, дочь моя?» — и подавленный и угрюмый вышел из комнаты, чтобы не видеть ее страданий.