Семья Наливайко

Внезапно на крыльце послышался шум. Мать вздрогнула и поднялась, машинально поправляя выбившиеся из-под платка седые пряди. В комнату вошла взволнованная Клавдия. Она рассказала, что соседнюю станцию бомбили фашистские самолеты. Я попробовал возражать: это были непроверенные слухи.

— Все равно, — сказала Клавдия. — Ты ничего не понимаешь… Мне страшно оставаться с ребенком. Я хочу уехать.

— Куда же ты уедешь? — спросила мать.

— Все равно куда.

— Присядь, — строго сказала мать. — Да скажи толком, с кем же ты решила уехать?

— Все равно, — повторила Клавдия, избегая глядеть на мать. — Механик МТС едет в командировку, я с ним поеду… А там посмотрю…

— Подождала бы… Может быть, весь колхоз выезжать будет. Вместе и поедем.

— Не могу я ждать, — говорила Клавдия, нервничая. — Если хотите, едемте вместе.;. Пусть и Аня едет, нечего ей здесь делать… Надо детей спасать…

— Нас не отпустят, — сказала мать и прибавила, глядя в лицо невестки: — Не отрывайся, Клава, от семьи, легче будет. С твоим характером ты одна не выдержишь.

— Выдержу.

Мать вздохнула.

— Делай как знаешь. Эта война всех испытает, проверит, кто чего стоит. Смотри, Клава, чтоб не пожалела после. Как война ни запоганит нашу землю — опять очистим. Земля — она вечная, а человек только раз живет.

Клава, кажется, ничего не поняла, но вся ее решительность исчезла. Она только дернула плечом и ушла.

Мать посмотрела на меня и покачала головой:

— Все вы хотите бросить меня…

С недобрым чувством думал я о Клавдии: она появилась совсем некстати. Теперь мне стало еще труднее говорить с матерью. Впрочем, мы больше не говорили. Так или иначе я должен был явиться в военкомат.

X

В военкомате нашли, что я слишком близорук. Подумаешь, как будто я в школу летчиков хочу поступить. Мне хотя бы в пехоту!

Один парень посоветовал «записаться в добровольцы». Я решил обсудить этот вопрос с Кирилюком — председателем сельсовета. Но в сельсовете я застал только мать Нины.

Все ее звали просто Настей; мою мать Катериной Петровной, а ее — Настей. Она работала сторожем, хотя могла бы руководить колхозной бригадой. Ведь Настя не хуже моей матери разбиралась в сельском хозяйстве.

В свое время Настя Максименко считалась лучшей колхозницей. А Кирилюк забрал ее к себе, и Настя стала незаменимым помощником председателя, хотя по должности числилась сторожем.

Я вошел в канцелярию, когда Настя Максименко получала зарплату. Нина выучила мать грамоте, и она читала книжки, но писать не умела и не любила.

Расписываясь в ведомости за зарплату, Настя хмурилась. Буквы ложились неровно; она с трудом удерживала острие карандаша, заползавшее за указанную секретарем черту, и недовольным тоном говорила:

— Куда оно едет?

Увидя меня, она покраснела. В эту минуту она казалась помолодевшей. Даже мне не верилось, что передо мной стоит мать девушки, окончившей десятилетку.

Обычно Настя в шутку называла меня «зятьком», отчего я просто терялся. Теперь она сама была очень сконфужена. Еще бы! Нина говорила, что мать книги читает, а она и расписаться-то не умеет.

Я начал протирать очки, делая вид, что ничего не заметил. Настя успокоилась, отозвала меня в сторону и неожиданно сказала:

— Андрей, голубчик, уезжай с Ниной поскорее. Где-нибудь учиться будете вместе. Чуешь, она же у меня одна.

Я спросил:

— Может быть, вместе уедем?

— Шо ты, шо ты! — возразила Настя. — Я тут останусь.

— Что же вы будете делать здесь без Нины?

Настя решительно сказала:

— В партизаны пиду. Раз сына у меня нема, сама пиду, партизанить буду. Я их, проклятых фашистов, секирой буду рубить, вилами буду колоть. Щоб не лезли на нашу землю…

— Добре, тетя Настя, — сказал я. — Когда надо будет, подумаем, что делать. А пока не волнуйтесь: фашисты еще далеко. Лучше скажите, где председатель, мне с ним поговорить надо.

— Кирилюк в районе, — деловым тоном сказала Настя. — А шо таке? Может, я без него справлюсь? Я тут на все вопросы ответы даю.

— Если так, скажите, пожалуйста, как в добровольцы записаться? Через сельсовет или надо в район?

— Надо в район, в военкомат надо, — быстро ответила Настя и вдруг всполошилась: — А кого же ты думаешь в добровольцы записать?

— Себя.

— Скаженный! — Настя смотрела на меня недоверчиво. — Такое придумаешь! Кому ты нужен такой… в очках… Ну тебя, прямо сердце забилось. Хто ж так шутит?

— Я не шучу.

Настя начала хитрить:

— Ну, а раз серьезно, то ничего из этого не выйдет. Не берут добровольцев. По порядку всех вызывают. Кого надо; того и посылают на фронт. Ты бы сходил к Нине, она дома одна…

Я снова отправился в военкомат, решив поговорить лично с комиссаром. Целых два часа простоял в очереди, наконец вошел в кабинет.

Худощавый, с осиной талией, военком даже не поглядел на меня. Он задал стандартный вопрос: «Год рождения?» Я ответил. «Ждите повестки», — сказал он и в ту же минуту забыл обо мне.

Я ушел домой обозленный. На обратном пути встретил Нину и узнал, что Настя разыскивала мать в поле. Нина была встревожена: видимо, что-то случилось. Я догадался, в чем дело, но промолчал.

XI