Семья Рубанюк

— Где Полина Ивановна, не знаешь, Гриша? — спросил он паренька.

— В село пошла, в ясли. Там у доктора что-то с ребятами не ладится.

Петро, глядя на паренька, подметил, что лицо его бледнее обыкновенного, белки глаз покраснели.

— Ты что зеленый такой? — спросил он. — Не высыпаешься, что ли?

— Мы же с Павлушкой всю ночь около хаты Малынчихи, в бурьянах, загорали.

— Ну, и что?

— Дождь нас чешет, а мы накрылись Павкиным пиджаком и сидим себе.

— Без толку просидели?

Гриша с сожалением кивнул головой.

До обеда Петро решил побыть в первой бригаде, на скоростной вязке снопов.

Варвара, убедившись, что новый метод экономит время и силы женщин, тут же, не откладывая, перестроила работу вязальщиц. Степанида, Федосья Лаврентьева и она сама вязали, а каждой из них помогали еще двое. Теперь уж пришлось крепко подтянуться скидалыцикам и укладчикам копен.

— Давай, давай! — задорно покрикивали женщины, не позволяя останавливаться лобогрейкам ни на минуту.

Через два часа Гриша Кабанец подсчитал и ахнул.

— Да если так дальше пойдет, норм по пять сделают, — возбужденно говорил он Петру.

Забыв об усталости, паренек стремительно носился между молодицами, взволнованно кричал:

— У вас, знаете, уже тысячи по полторы снопов, не меньше!

Неожиданно вырвалась далеко вперед со своими помощницами Федосья Лаврентьева. Она сократила переход от прогона к прогону и на этом сэкономила много времени.

В двенадцатом часу в бригаде появился Бутенко.

Поднявшись на взгорье и прикинув на глаз количество копен, он сразу определил, что их значительно больше, чем можно было бы ожидать.

— Вы, я вижу, серьезно решили сапуновцев обогнать, — удивленно и тепло сказал он подошедшему Петру. — Вишь сколько за полтора дня наворочали!

— А в Сапуновке давно косят? — осторожно спросил Петро.

— В Сапуновке? — Бутенко прищелкнул языком. — Они сегодня первые три мажары зерна повезли сдавать государству. Обскакали вас.

— Раз уже повезли — обскакали, — скрепя сердце согласился Петро. — Мы их осенью на соревнование вызовем. Сеять и пахать будем уже без штурмовщины.

— Ну, а это все-таки штурмом? — кивнув на копны, спросил Бутенко.

— Э, нет! Сообразительность и сметка…

Петро стал рассказывать.

— Да ты погоди, погоди, как это? — то и дело прерывал Бутенко Петра, расспрашивая о каждой мелочи. Уяснив, в чем суть нового метода, он с восторгом воскликнул — Это же расчудесное дело! Ну-ка, пойдем к этим чародейкам. И сегодня же готовь заметку. Захвачу в район. Нет, в область пошлем. В Киев нужно написать.

Настроение его поднялось еще больше, когда он сам посмотрел, как споро и ладно кипела работа у женщин.

— Да ведь если так, с толком, умно, с огоньком, будем работать всегда, знаете вы, как быстро поднимемся! — с жаром говорил он вязальщицам, когда они устроили себе короткую передышку.

Бутенко увлекся и с воодушевлением принялся рассказывать о передовиках района, о том, как работают соседние, более успевающие колхозы.

— А теперь мы и о вашем опыте расскажем, — закончил он. — На весь район его распространим.

Они вместе пошли посмотреть на работу старух.

— Что-то не вижу у вас красного флажка, дорогие хозяюшки, — сказал Бутенко, здороваясь со всеми, но глядя на стоявшую ближе к нему бабку Харитину. И громко, так, что слышали многие, продолжал с лукавой усмешкой: — А я радовался, думал — не подведет меня старая гвардия, покажет молодым, что такое стахановская работа.

— Ой, лышечко! Сколько ж можно показывать, Семенович? — шустро спросила громкоголосая Харитина. — Вчера утерли нос и сегодня докажем. Чего загодя балакать?

— Сегодня навряд ли. Там сейчас чудеса делают.

— И-их, гражданин начальник! — встряла в разговор Кабанчиха. — Прибегал хлопчик дядьки Грищенко… этот… забываю, как звать. Хвалился! Да ни в жизнь не поверю, что по тыще снопов можно за день.

— Тут сотни три скрутишь — и то поясницу ломит, — поддакнула ей мать Федора Лихолита.

Старухи, пользуясь возможностью передохнуть, сгрудились вокруг Бутенко и Петра. Перебивая друг друга, загомонили:

— Выдумывают черт-те что! Это которой перевясла вязать, ей легко. А другим?

— И-и, кума! Сколько ни живу, у нас так, ей-богу, сроду невязали, — клялась Кабанчиха, покрывая остальные голоса своим визгливым фальцетом.

— Один день, может, и налепят.

— Это не тот… не конбайн.

— Чтоб тыщу? Да ни за что не поверю, хоть убейте!

Бутенко слушал, улыбаясь.

— Все наговорились? Теперь расскажи, председатель, как все-таки вяжут по тысяче. А я пока водички попью. Найдется у вас водичка?

— Там квасок яблочный в сулее, — сказала мать Федора Лихолита.

Наполнив кружку, она поднесла Бутенко.

Бабка Харитина шутливо упрекнула:

— Это зазря, свахо, угощаете. Они еще не заработали… — И другим, уважительным тоном добавила: — Пейте на здоровьичко.

— Квасок ширяет в носок, — отведав холодного кисловатого напитка, ответил шуткой Бутенко. С жадностью допив, заверил: — Сейчас мы отработаем. За нами не пропадет.

Он снял пиджак и, закатав рукава косоворотки, предложил:

— Давайте попробуем. Мы с председателем, так и быть, сядем на лобогрейки, а вы вязальщиц побойчее выставляйте.