Семья Рубанюк

В эти дни Громак возвращался домой с первыми петухами. Приходил охрипший и взвинченный; уговорить владельцев коров, особенно женщин, отпустить скотину на перевозку зерна, сперва казалось невозможным. Но парторг посовещался с коммунистами и комсомольцами, собрал бывших фронтовиков. Тут же наметил агитаторов, распределил их по улицам и дворам. Сам побеседовал с наиболее неподатливыми хозяйками. И весьма трудная задача была успешно решена.

Между Петром и Громаком как-то сразу возникла большая, душевная дружба, полное доверие друг к другу.

Однажды они вместе возвращались из фруктового сада, где началась массовая уборка слив и груш-скороспелок. Громак сказал:

— Немножко вытянем село из разрухи, — чтоб этим проклятущим фашистам пусто было! — и садись, Остапович, за свою садовую карту. Разгрузим тебя от лишних хлопот.

— Что-то не предвижу я в ближайшее время такой разгрузки, — ответил Петро.

— А приниматься придется! Это как партийное поручение тебе. Не мои это слова, а Игната Семеновича. Он так и сказал: «Учтите, парторганизация отвечает за то, чтобы Рубанюк не забросил свою работу. Это общее дело, а не его личное».

— Думаю, что зимой всю работу закончу.

После этого разговора Петро дважды пытался заняться своей картой, но сделать ему удалось очень мало. С каждым днем прибавлялись новые заботы. Не успели обмолотить и половины скошенного хлеба, как надо было браться за уборку пропашных культур, поднимать зябь, готовиться к осеннему севу. Петру часто приходилось ездить то в Богодаровку, то в другие ближние и дальние села, добывать нужные для строительства материалы, разыскивать людей.

Здоровье Петра стало заметно сдавать.

— Устрой ты себе, ради бога, один-два выходных дня, — сказал ему Громак. — Сходи в лес, птичек послушай. Выспись за все ночи сразу и ни о чем не думай. Выкинь все из головы!

— Птички… выходной день! — Петро, глядя на Громака с нескрываемой насмешкой, иронически спросил: — Может быть, еще путевочку в Сочи предложишь? Или куда-нибудь в Кисловодск?

— Неплохо было бы.

— Все работают без выходных, каждая минута на счету, а председатель пойдет в лес птичками наслаждаться! А потом будет говорить людям о трудовой доблести, призывать работать по-фронтовому. Так, выходит?

— Ничего страшного не произошло бы, — невозмутимо возразил Громак. — Все знают, что у тебя здоровье плохое, упадок сил.

— А у Якова Гайсенко? А у Горбаня, у Федора Кирилловича, инвалидов, здоровье крепче? Нет, птичками будем с тобой в другой раз любоваться, и ты эти рецепты подальше припрячь, товарищ парторг.

Едва брезжила зорька, Петро был уже где-нибудь возле молотилки, у амбара с семенным зерном, на отгрузке фруктов.

Много сил вкладывал Петро в оборудование пилорамы. Бревна было достать нетрудно, а делать доски из них никто не брался, и правление решило соорудить в колхозе свою небольшую лесопилку.

В первых числах августа к пилораме, где уже устанавливали станок и двигатель, приобретенные в соседнем совхозе, начали подвозить и складывать в штабеля бревна для просушки.

Здесь Петра и застал как-то Бутенко, возвращаясь на своей бричке из дальних колхозов.

Петро часто представлял себе, как он, когда пилорама заработает, пригласит сюда Игната Семеновича и с наслаждением будет наблюдать за выражением его лица. Не легко было в столь короткий срок соорудить деревянный шатер, каменные пристройки к нему и склад. Этот успех, как думал Петро, возвращал криничанскому колхозу хоть небольшую долю его былой доброй славы.

Но до пуска пилорамы оставалось не меньше недели. Поэтому, узнав еще издали гнедых лошадей и знакомый картуз секретаря райкома, Петро не без досады подумал: «Эк понесло его именно по этой дороге! Никогда здесь не ездил, а сейчас как будто нарочно…»

Он машинально скользнул пальцами по складкам выгоревшей гимнастерки к поясному ремню, когда Бутенко тронул рукой плечо кучера и тот, повинуясь его короткому жесту, свернул с узкой приднепровской дороги.

Не доезжая шагов десять, секретарь райкома легко спрыгнул с брички и, разминая ноги, отряхивая пыль с дождевика и фуражки, пошел к строениям.

— Показывай, показывай, председатель, — сказал он на ходу вместо приветствия.

— Хвастать еще нечем, — бормотал Петро, шагая за ним.

— Нечем? Гм!.. И никакой такой лесопилки у тебя нет? И мой бывший партизан Грищенко не возится сейчас около станка? — Бутенко засмеялся. — Хотел тихонько пустить пилораму, а потом уж ошарашить меня? Догадался, а?

Он взял Петра за локоть и подвел к еще не собранной пилораме, возле которой хлопотал сутуловатый сухонький старичок.

— Павлу Петровичу! — приподнял картуз Бутенко.

— Доброго здоровья, Игнат Семенович! — живо и весело откликнулся старичок. Он распрямился, сдвинул на вспотевший лоб очки в железной оправе и пошевелил кепочку на лысой голове.

— Стало быть, не только хороший стрелок, но и мастер на все руки? — спросил Бутенко, улыбаясь.

— Да оно как сказать, Игнат Семенович.

Старик протер большими пальцами стеклышки очков, снова прикрыл ими бледно-голубые глаза, подернутые старческой желтизной.