Семья Рубанюк

— Мой дорогой академик! Раз уж ты заговорил о своих мечтах, откровенно сознаюсь. Сплю и во сне вижу новые села над нашим Днепром. Электровозы вместо бычьих упряжек. Троллейбусы между твоей Чистой Криницей и Богодаровкой. И все это придет! Всего сейчас себе и не представишь. Но мы ведь не маниловы с тобой. И тебе должно быть понятно, сколько трудов придется затратить, пока создадим базу для всего, о чем мы говорим… Кстати, ты продумал, как твои фермы будут обеспечены кормами на следующий год? Не забывай, план развития животноводства по колхозу «Путь Ильича» намного должен увеличиться.

Разговор зашел о заливных лугах, о силосовании, кормовых травах, и Петро, минуту назад высказавший секретарю райкома свои заветные мысли о сказочно-прекрасном будущем родного села, словно спустился с заоблачных высот на не устроенную еще, ждущую крепких работящих рук землю.

Бутенко, понимая его состояние, сказал с доброй усмешкой:

— Конечно, было бы приятнее, Рубанюк, сидеть вот так с тобой и обсуждать план нового социалистического села, проектировать дворцы культуры, новые автострады в районе… А надо о хлебе насущном думать… Это, брат, и экономика и политика! Хлеб, хлеб! Не сумеем удвоить, утроить урожай, грош цена в базарный день таким мечтателям, как мы с тобой…

Прощаясь, Петро спросил:

— Полицай этот, Сычик, говорят, на казенный харч перешел?

— Сидит… С чужим паспортом намеревался бежать. Еще при оккупантах паспорт убитого гестаповцами подпольщика Донченко стащил, мерзавец… Ну, аллах с ним! Пусть теперь его делишками прокуратура занимается.

…Из Богодаровки Петро, Громак и Волкова выехали перед сумерками. Яков Гайсенко уехал раньше с председателем сельсовета Супруненко.

К вечеру сильно похолодало, хотя ветер и утих, снежинки продолжали падать, но уже не вихрились, не метались беспокойно, как днем.

— Поднимайте, други, воротники, — сказал Петро, когда бричка миновала окраинную улицу Богодаровки. — Скоро придется в кожушки облачаться…

Он был весел, разговорчив; от мрачного настроения и следа не осталось.

— Вы там, в кабинете Игната Семеновича, мирились, видно? — спросил Громак.

— Мирятся после ссоры, — возразил Петро. — А мы не ссорились…

Он принялся расспрашивать о работах на плотине, о пилораме, потом поделился с Громаком и Волковой своей мыслью о необходимости обучать молодежь различным профессиям:

— Важно не только то, что свои плотники, электрики, кузнецы будут. Каждый комсомолец, подросток сможет свои индивидуальные способности проявить, таланты… А? Верно? Глядишь, в каком-нибудь Степке великий мастер, гениальный изобретатель откроется…

— Я могу с физикой ребят познакомить, — предложила Волкова, глядя на Петра из-под большого платка. — Вообще надо грамотность их немножко поднять… Отстали за время оккупации…

— Наиболее способных учиться пошлем в техникумы, институты…

— За такое дело я руку охотно поднимаю, — сказал Громак, внимательно слушавший Петра.

— Я две! — живо подхватила Волкова. — Замечательно будет!

Она, подрагивая от холода, прятала руки в рукава. Петро придвинулся к ней ближе.

— Александр Петрович, защищай комсорга с правого фланга. Придвигайся плотнее…

— Мне вовсе не холодно.

Волкова сделала движение, чтобы отстраниться от Петра, но рядом с ним ей стало теплее, и она притихла.

— Рассказала тебе Полина о своем подарке, Остапович? — спросил Громак.

— Нет.

— При чем тут подарок? — недовольно буркнула Волкова. — И почему мой? Ребятишки охотно вызвались все сделать. Им интересно было…

— Это они хорошо надумали… школьники наши, — пояснил Громак. — Пошли по полям, балкам, оврагам… Собрали подробные данные о почвах, о рельефе, о заброшенных источниках на полях колхоза.

— А я как раз хотел просить об этом школу. Опередили, — сказал Петро. — Нам ведь до зарезу нужны такие сведения.

— Для карты? — спросил Громак.

— И для карты и для колхозного плана.

Петро обернулся к девушке:

— Это вы все, Полиночка, надумали? Вас расцеловать надо.

— Но, но! Напишу жинке на фронт, — шутливо погрозил Громак.

— Вы вот говорите: «до зарезу нужны», а помалкивали, — насмешливо сказала Волкова.

— Да ведь работы у всех и без этого хватает.

— А карту вы, что ж, для личного удовольствия составляете? Нет? Тогда и нечего скромничать.

В голосе Волковой появились те строгие, нравоучительные нотки, над которыми Петро обычно украдкой посмеивался. Но сейчас он слушал ее с чувством признательности. «Да, с такими вот славными, отзывчивыми людьми, — думал он, — работать рядом — огромная радость…»

XI

Зима вторглась в Чистую Криницу как-то неожиданно, ночью.

Еще накануне громыхали по кремнистым дорогам колеса подвод, возивших к железнодорожному разъезду свеклу, еще вчера чернели мертвые поля за селом, неясно просвечивала сквозь холодную мглу рыжая кайма пасмурного леса за Днепром.

А к утру ослепительно белый, переливающийся мириадами искр снежный покров застлал степь, улицы, стрехи домов, левады, тропки в садах и огородах.