Семья Тибо, том 1

Тереза не заметила ни ее ухода, ни того, какой беспорядок царит в комнате, ни таза, ни груды полотенец, запятнанных кровью и валявшихся на постели. Все внимание она сосредоточила на больной, лежавшей плашмя, без подушек. А вдруг Ноэми сейчас обернется к ней лицом? Очевидно, она спит, слышен легкий храп; и г-жа де Фонтанен уже малодушно поглядывала на дверь, зачем будить больную? — когда Жером знаком попросил ее подойти к изножью кровати. Отказать она не решилась. И тут она разглядела, что глаза у Ноэми открыты, а прерывистый храп вырывается из отверстого рта. Она уже освоилась в темноте и теперь видела бескровное лицо и тусклые синеватые зрачки, напоминавшие зрачки забитого животного. Она вмиг поняла, что тут лежит обреченная на смерть, и так была потрясена, что обернулась и чуть было не позвала на помощь. Но рядом стоял Жером, и, хотя лицо его, когда он смотрел на умирающую, было искажено горем, Тереза поняла, что ничего нового открыть ему не может.

— В последний раз после кровотечения, — объяснил он негромким голосом, — а оно было четвертое, она так и не пришла в сознание. Вчера вечером начала хрипеть.

Две слезинки медленно набухли на краях его век, между ресницами, и скатились по смуглым щекам.

Напрасно г-жа де Фонтанен пыталась овладеть собой, она никак не могла осмыслить то, что предстало перед нею.

Значит, Ноэми скоро умрет, наконец-то исчезнет из их жизни та самая Ноэми, которая еще только что представлялась ей победительницей? Она не решалась отвести глаза от этого лица, оно уже стало неживым: взгляд, заострившийся нос и бледный рот, из которого вырывалось дыхание, как будто идущее откуда-то из самых недр ее существа, — сиплое, неровное, возникающее снова и снова. Она всматривалась в эти черты и не могла преодолеть любопытства, усугубленного ужасом. Неужели это Ноэми, эта бесцветная, поблекшая плоть, истекшая кровью, эта каштановая прядь, приставшая к иссохшему блестящему лбу? Все было чуждо ей в этом лице без красок и без выражения. С каких же пор она не видела ее? И тут Тереза вспомнила, как была у Ноэми пять-шесть лет тому назад, когда прибежала к ней и крикнула: "Отдай мне моего мужа!" Она будто услышала нарочитый хохот кузины, и вдруг, не в силах сдержать отвращения, она будто вновь увидела красивую самку, развалившуюся на диване, и пышные плечи, подрагивающие под кружевами. В тот самый день в прихожей Николь и…

— Ну, а Николь? — живо спросила она.

— Что Николь?

— Вы ей сообщили?

— Нет.

Да как же она сама не додумалась до этого перед отъездом из Парижа? Она увлекла Жерома в сторону и сказала:

— Сообщить надо, Жером. Это ее мать.

И тут она поняла, как он слаб духом, прочла это в его умоляющем взгляде и сама стала колебаться. Как Николь войдет в этот мерзкий дом, как вступит в эту комнату, как Николь и Жером встретятся у изголовья этой постели! И все же она повторила, правда, не таким твердым голосом:

— Сообщить надо.

Она заметила, что на лице Жерома появился тот землистый оттенок, от которого еще больше темнела его смуглая кожа каждый раз, как ему шли наперекор, увидела знакомый жестокий оскал, открывавший зубы между поджатыми губами.

— Жером, Николь надо приехать, — мягко повторила она.

Тонкие брови нахмурились, насупились. Он еще противился. А немного погодя вскинул на нее недобрый взгляд: он сдавался.

— Дайте ее адрес, — сказал он.

Он отправился на телеграф, а она возвратилась к Ноэми. Она не могла отойти от этой постели.

Она все стояла, уронив руки, сплетя пальцы. Да как же так, откуда она взяла, что жизнь больной будто бы спасена? И почему ей все кажется, будто Жером не так уж сильно страдает?.. Как сложится его жизнь? Вернется домой? Ах, разумеется, приглашать его она не станет, но приютить не откажется…