Семья Тибо, том 1

— Вот уж поистине приятная неожиданность, не правда ли, Жак? воскликнул директор. — Но вас следует побранить: нужно надевать пальто в рукава и застегиваться на все пуговицы, когда вы идете в часовню; на хорах прохладно, вы можете схватить насморк!

Как только Жак услышал, что к нему обращается г-н Фем, он отвернулся от брата и стал смотреть директору прямо в лицо — с выражением почтительности и какой-то тревоги, словно пытаясь уловить скрытый смысл его слов. И тут же, не отвечая, надел пальто.

— Знаешь, ты здорово вырос… — пробормотал Антуан.

Его порыв угас, он с изумлением вглядывался в брата, силясь определить, чем вызвана эта разительная перемена в лице, походке, во всем облике Жака.

— Может быть, вы немного погуляете, сейчас так тепло, — предложил директор. — Побродите вдвоем по саду, а потом Жак проведет вас к себе.

Антуан колебался. Он спросил брата:

— Ну как, хочешь?

Жак, казалось, не слышал. Антуан подумал, что брату вовсе не хочется торчать под окнами колонии у всех на виду.

— Нет, — сказал Антуан, — нам, пожалуй, будет лучше в твоей… в комнате, правда?

— Как вам угодно! — вскричал директор. — Но прежде мне хотелось бы вам еще кое-что показать, — вы непременно должны познакомиться со всеми нашими воспитанниками. Пойдемте, Жак.

Жак пошел вслед за г-ном Фемом, а тот, растопыривая руки и хохоча, словно проказливый школьник, подталкивал Антуана в направлении пристройки, которая примыкала к наружной ограде. Оказалось, речь шла о крольчатнике — о доброй дюжине клеток. Г-н Фем обожал домашнюю живность.

— Эти малыши родились в понедельник, — объявил он с восторгом, — а поглядите, шалунишки уже открывают глаза! А здесь у меня самцы. Полюбуйтесь-ка, доктор, вот на этого, — он сунул руку в клетку и вытащил за уши крупного серебристого кролика шампанской породы, который яростно вырывался, — поглядите-ка, ну чем не "отпетый"!

Директор весь лучился добродушием и смеялся наивным детским смехом. Антуану вспомнились спальни верхнего этажа и в них железные клетки.

Господин Фем обернулся и сказал с улыбкой человека, которого не поняли:

— Черт побери, я тут болтаю, а вы, я вижу, слушаете меня просто из вежливости, ведь правда? Я провожу вас в комнату Жака и оставлю. Идемте, Жак, показывайте нам дорогу.

Жак пошел впереди. Антуан догнал его и положил руку на плечо. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить того тщедушного, издерганного, низкорослого мальчишку, за которым он ездил в прошлом году в Марсель.

— Ты теперь одного роста со мной.

Его рука поднялась к затылку брата, к его тощей птичьей шее. Все члены у Жака вытянулись и казались от этого хрупкими, длинные руки вылезали из рукавов, из-под брюк выглядывали лодыжки; в его походке чувствовалась какая-то скованность, неуклюжесть — и в то же время юная гибкость, которой не было раньше.

Корпус, предназначенный для трудновоспитуемых, являл собой пристройку к административному зданию, пройти туда можно было лишь через контору. Пять одинаковых комнат выходили в коридор, выкрашенный охрой. Г-н Фем объяснил, что, поскольку Жак у них единственный особый, а другие комнаты пустуют, то в одной из них ночует приставленный к Жаку служитель, а остальные используются под кладовые.

— А вот и камера нашего узника! — провозгласил директор и щелкнул пухлым пальчиком Жака, который оторопело взглянул на него и посторонился, пропуская вперед.

Антуан с жадным интересом осматривал комнату. Она походила на гостиничный номер, скромный, но опрятный. Оклеенная обоями в цветочках, она казалась довольно светлой, хотя свет проникал лишь сверху, через две фрамуги с матовыми стеклами, забранными решеткой; комната была очень высокая, и окошки эти располагались метрах в трех от полу, под самым потолком. Солнце сюда не проникало, но в комнате было жарко натоплено, даже чересчур жарко, здесь проходил калорифер из административного здания. Обстановка состояла из соснового шкафа, двух плетеных стульев и черного стола, на котором в боевом порядке выстроились учебники и словари. На маленькой кровати, прямоугольной и плоской, как бильярд, виднелись свежие простыни. Умывальный таз стоял на чистой салфетке, несколько нетронутых полотенец висели на вешалке.

Этот тщательный обзор окончательно смутил Антуана. Все, что он видел на протяжении последнего часа, было прямой противоположностью тому, что он ожидал здесь увидеть. Жак жил, совершенно не соприкасаясь с остальными воспитанниками; отношение к нему было внимательным и приветливым; директор оказался славным малым, менее всего похожим на тюремщика; все сведения, сообщенные г-ном Тибо, были точны. Как ни был Антуан упрям, ему пришлось отказаться от всех своих подозрений.

Он перехватил устремленный на него директорский взгляд.

— У тебя здесь и правда хорошо, — поспешно сказал он, обращаясь к Жаку.

Не отвечая, Жак снял пальто и шляпу; служитель взял их у него и повесил на вешалку.

— Ваш брат говорит, что у вас здесь хорошо, — сказал директор.

Жак стремительно обернулся. Он был крайне учтив и благовоспитан; брат за ним этого не знал.

— Да, господин директор, очень хорошо.