Семья Тибо. Том 2

Вспоминаю: после смерти Отца я взял себе его бумагу для писем; месяца через три я писал записку Патрону, перевернул листок, и вдруг — строчка, начатая Отцом: «Понедельник. Милостивый государь! Только сегодня я получил…» Страшная встреча, как будто смерть была рядом, осязаемо близко… Отцовский мелкий, аккуратный почерк, несколько живых ещё слов, след движения, оборвавшегося навсегда!

Август

1 августа, 18.

Наступление в Тарденуа продолжается. Добьются ли они удачи? Значит, дело идёт на лад. Но какой ценой? Важное продвижение на участке между Суассоном и Реймсом. Бардо получил с Соммы письмо: ему пишут, что ещё одно наступление, англо-французское, готовится на восток от Амьена. (Амьен в августе 1914 года… Неописуемая сумятица! Но мне она пошла на пользу. Страшно сказать, сколько я нахватал морфия и кокаина, при содействии Рюо, в госпитальной аптеке, зато обеспечил свой пункт! И как мне пригодились наркотики через две недели, во время Марны!)

Палата проголосовала за призыв 20-го года. Значит, попадает наш Лулу. Бедный малый, не раз ещё он вспомнит госпиталь г‑жи Фонтанен.

2 августа.

Нет никакой надежды сломить упорство Женни. Окончательный отказ. Письмо короткое, нежное, но непоколебимое. Ничего не поделаешь… (Прошли те времена, когда я не переносил ни малейшей неудачи. Сдаюсь.) Свой отказ она уже возводит в принцип, и — вот не ожидал! — в принцип революционный… Она не побоялась написать: «Жан-Поль незаконнорождённый, и пусть он остаётся незаконнорождённым. Если это ненормальное положение когда-либо — пусть даже в раннем детстве — поставит Жан-Поля перед необходимостью борьбы против общества, тем лучше: Жак не мог бы пожелать лучшего вступления в жизнь для своего сына!» (Может быть, и так… пусть будет так! И пусть торжествует, даже после смерти Жака, дух возмущения, который он носил в себе!)

3-го, ночь.

Больше всего я люблю писать в эти часы. Мысли яснее, чем днём, совсем уж один на один с собой.

Женни. Не касаясь содержания её писем, должен признать, что они необыкновенно последовательны и цельны. Чувствуется сила, благородство. Внушают уважение.

Жан-Полю.

Когда ты вырастешь, ты будешь восхищаться материнскими письмами, мой мальчик, если тебе придёт когда-нибудь охота заглянуть в бумаги дяди Антуана. Я знаю, что в нашем споре ты, не колеблясь, станешь на сторону матери. Пусть! Мужество, величие сердца на её, а не на моей стороне. Я прошу только одного: чтобы ты понял меня, чтобы ты видел в моей настойчивости не просто оппортунистическую и ретроградную уступку буржуазным предрассудкам. Боюсь, что тому поколению, которое идёт нам на смену и к которому принадлежишь ты, придётся во всех областях столкнуться с чрезвычайными, почти непреодолимыми трудностями. Что по сравнению с ними те трудности, с которыми сталкивались мы — твой отец и я! Эта мысль, мой мальчик, терзает меня. Меня не будет здесь, и я не смогу помочь тебе в этой борьбе. И потому-то мне было бы радостно думать, что я хоть что-то для тебя сделал. Думать, что, обеспечив твоё положение в обществе, дав тебе моё имя, имя твоего отца, я устранил с твоего пути одно из ожидающих тебя препятствий, единственное, которое было мне под силу устранить; впрочем, может быть, твоя мама права, и я действительно всё немного преувеличил.

4 августа.

Газеты. Суассон снова в наших руках. Он был у немцев с конца марта. Наши войска сейчас на Эн и на Веле перед Фимом (Фим — ещё одно воспоминание! Здесь я встретил брата Сандерса, который направлялся на передовые позиции и больше не вернулся).

Мудрая речь старика Ленсдауна[234]. Послушают ли её? Если не произойдёт ничего непредвиденного, — таково также и мнение Гуарана, — попытка переговоров будет сделана ещё до зимы. Но Клемансо останется глухим к этим призывам, пока не козырнёт своей последней картой — американцами.

Россия… Там тоже происходят большие события. Десант союзников в Архангельске, десант японцев во Владивостоке. Но при нынешних условиях, когда оттуда почти не пропускают информацию, так трудно разобраться в русском хаосе!

Вечер.

Сегр вернулся из Марселя. В генеральном штабе говорят, что первый этап контрнаступления союзников, начатого 18 июля, приходит к концу. Поставленные командованием цели якобы достигнуты: фронт выпрямлен от Уазы до Мааса; устранён клин, который создавал угрозу неожиданного удара. Означает ли это, что мы останемся на новых позициях в течение всей зимы?

5 августа.

Не знаю, радоваться или нет действию нового успокаивающего средства, прописанного Мазе.

От бессонницы не помогло ничуть. Зато пульс ровный, нервы спокойнее, чувствительность не так обострена. Голова ясная, мысль работает непрерывно, с удесятерённой силой. (Так, по крайней мере, мне кажется.) В общем, сна нет, ночи почти приятные, особенно по сравнению с прежними.

Мой дневник от этого только выиграет!