Семья Тибо. Том 2

Почему он вдруг вспомнил жандарма, который приходил к нему как-то зимним утром, как раз когда Антуан собирался идти к себе в больницу, приходил, чтобы изменить мобилизационное предписание в его военном билете? Антуан вспомнил теперь, что даже не полюбопытствовал посмотреть, каково его новое место назначения. После ухода жандарма он бросил билет в первый попавшийся ящик, — даже хорошенько не помнил куда…

— Ты как будто всё ещё не понимаешь, Антуан… Мы подошли к такому моменту, когда катастрофа может оказаться неизбежной, если все будут вести себя, как ты, предоставив событиям идти своим ходом. Уже сейчас достаточно малейшего пустяка, какого-нибудь нелепого выстрела на австро-сербской границе, чтобы вызвать войну…

Антуан молчал. Он был слегка ошеломлён. Кровь бросилась ему в лицо. Слова Жака как будто нечаянно попали в какое-то скрытое больное место, которое до сих пор не давало определённо о себе знать и потому он не мог его нащупать. Как и многие в это памятное лето 1914 года, Антуан смутно ощущал себя во власти некой лихорадки, всеобщей, заразительной, — может быть, космического характера? — которая носилась в воздухе. И на несколько секунд он поддался власти тяжёлого предчувствия, не в силах противиться ему. Однако он тут же преодолел эту нелепую слабость и, как обычно, бросившись в другую крайность, почувствовал потребность возразить брату, хотя и в несколько примирительном тоне.

— Конечно, я в этих делах гораздо менее осведомлён, чем ты, — сказал он. — Однако ты не можешь не признать вместе со мной, что в цивилизованных странах, подобных странам Западной Европы, возможность всеобщего конфликта почти невероятна! Во всяком случае, прежде чем дело дойдёт до этого, потребуется очень резкий поворот общественного мнения!… А на это нужно время… месяцы, может быть, годы… а там возникнут новые проблемы, которые отнимут у сегодняшних проблем всю остроту… — Антуан улыбнулся, успокоенный своими собственными рассуждениями. — Знаешь ли, ведь эти угрозы совсем не так уж новы. Помню, ещё в Руане, двенадцать лет назад, когда я отбывал воинскую повинность… Никогда не было недостатка в предсказателях всяческих несчастий, как только речь заходила о войне или о революции… И самое интересное, что симптомы, на которых эти пессимисты основывают свои прорицания, обычно бывают вполне достоверны и, следовательно, вызывают тревогу. Только вот в чём дело: по причинам, которые либо вовсе не принимаются во внимание, либо просто недооцениваются, обстоятельства складываются иначе, чем это предусматривалось, — и всё устраивается само собой… А жизнь течёт себе помаленьку… И всеобщий мир не нарушается!…

Жак, упрямо нагнув голову с упавшей на лоб прядью волос, слушал брата с явным нетерпением.

— На этот раз, Антуан, дело крайне серьёзно…

— Что именно? Эта перебранка между Австрией и Сербией?

— Эта перебранка — лишь повод, необходимый, может быть, спровоцированный инцидент… Но следует иметь в виду все те обстоятельства, которые уже в течение многих лет вызывают глухое брожение в умах за кулисами вооружённой до зубов Европы. Капиталистическое общество, которое, как ты, по-видимому, считаешь, столь прочно бросило якорь у мирных берегов, на самом деле плывёт по течению, раздираемое когтями жестокого, тайного антагонизма…

— А разве не всегда так было?

— Нет! Или, впрочем, да… может быть… но…

— Я прекрасно знаю, — прервал его Антуан, — что существует этот проклятый прусский милитаризм, побуждающий всю Европу вооружаться с ног до головы…

— Не только прусский! — воскликнул Жак. — Каждая нация имеет свой собственный милитаризм, оправданием которого служит ссылка на затронутые интересы…

Антуан покачал головой.

— Интересы, — да, конечно, — сказал он. — Но борьба интересов, какой бы напряжённой она ни была, может продолжаться до бесконечности, не приводя к войне! Я не сомневаюсь в возможности сохранения мира, но вместе с тем считаю, что борьба является необходимым условием жизни. К счастью, у народов существуют теперь иные формы борьбы, чем вооружённое взаимоистребление! Такие приёмы годны для балканских государств!… Все правительства, — я подразумеваю правительства великих держав, — даже в странах, имеющих наибольший военный бюджет, явно сходятся на том, что война — наихудший выход из положения. Я только повторяю то, что говорят в своих речах ответственные государственные деятели.

— Само собой разумеется! На словах, перед своим народом, все они проповедуют мир! Но большинство из них всё ещё твёрдо убеждено в том, что война является политической необходимостью, время от времени неизбежной, и что, если она случится, из неё следует извлечь наибольшую пользу, наибольшую выгоду. Потому что всегда и везде в основе всех бед кроется одна и та же причина — выгода!

Антуан задумался. Он только было собрался пустить в ход новые возражения, как брат уже продолжал: