Семья Тибо. Том 2

(И это было, пожалуй, верно. Николь составила себе окончательное мнение о Даниэле еще с того памятного вечера прошлой зимой. Однажды, — было уже поздно, — Женни и Жиз ушли спать, а Николь задержали дела внизу, и она осталась с Даниэлем вдвоем в гостиной перед догорающим камином. Вдруг Даниэль сказал: «Подожди-ка, Нико, не шевелись!» И на обложке журнала, который он перелистывал, начал быстро набрасывать карандашом ее профиль. Она охотно подчинилась этому неожиданному капризу. Но через некоторое время, движимая каким-то неясным чувством, вдруг повернула голову, — Даниэль не рисовал: не отрываясь, он смотрел на нее нечистым взглядом, полным скрытого желания, мрачной ярости, стыда, а возможно, и ненависти… Нагнув голову, он злобно скомкал в руке журнал и бросил его в камин. Потом, не сказав ни слова, вышел из комнаты. «Так вот оно в чем дело! — оцепенев, подумала Николь. — Он все еще меня любит». Она хорошо помнила те далекие времена, когда жила у тетки в Париже, и Даниэль, тогда еще юноша, подстерегал ее, как одержимый, во всех закоулках. Эта любовь, безумная и безнадежная, — которая, как думала Николь, давно уже прошла, — вновь воскресла сейчас, когда они очутились под одной крышей… И с этого дня у Николь открылись глаза; любовь Даниэля объясняла все: его замкнутость, беспокойство, капризы, его упорное желание оставаться в Мезоне и вести здесь уединенную, праздную и целомудренную жизнь, столь противоречащую его привычкам и темпераменту.)

— Хотите знать мое мнение? — продолжала Николь, не подозревая, что ее настойчивость кажется Антуану крайне подозрительной. — Даниэль достоин сожаления, вы правы… Но он страдает не только оттого, что он калека. Нет… Женщины, видите ли, многое улавливают инстинктивно… Он страдает не только поэтому… Его мучит что-то очень личное… Может быть, несчастная любовь… безнадежная страсть…

Вдруг она испугалась, что выдала себя, и покраснела. Но Антуан и не глядел на нее. Ему вдруг представился Даниэль в тени платанов, его блуждающий взгляд, закинутые за голову руки, вечная жвачка во рту.

— Возможно, — сказал он простодушно.

Успокоенная тем, что Антуан ничего не понял, Николь с облегчением рассмеялась:

— Ведь мы с вами помним, какую жизнь вел Даниэль в Париже перед войной.

Она замолчала; на лестнице послышались шаги тетки.

Госпожа де Фонтанен держала в руках пачку писем.

— Простите, но я вернулась только на минутку, сейчас опять ухожу. — Она показала на пачку писем и казенных бандеролей, только что полученных с почты. — От нас ежедневно требуют кучу отчетов, и мы обязаны представлять их начальству в нескольких экземплярах. Каждый день я часа два трачу на ответы.

— Мне пора, — сказал Антуан, поднимаясь.

— Мы должны еще повидаться с вами. Вы еще побудете здесь?

— О нет… Я уезжаю завтра.

— Завтра? — повторила Николь.

— Я должен быть в Мускье в пятницу.

Они спустились по шаткой лестнице.

Госпожа де Фонтанен взглянула на свои часики:

— Я провожу вас до калитки.

— А я ухожу, — воскликнула Николь. — До вечера!

Когда Николь скрылась, г-жа де Фонтанен, не убавляя шага, взволнованно спросила Антуана:

— Николь говорила с вами о Даниэле? Бедный мальчик… Я все время о нем думаю. Я молюсь за него. Тяжелый крест достался ему на долю!

— Что бы ни было, он все-таки жив и будет жить. Вы можете быть за него спокойны. В теперешнее время это спокойствие тоже чего-нибудь да стоит!

Но она, казалось, не пожелала вдуматься в его слова. Она воспринимала вещи совсем по-иному.

Несколько шагов они прошли молча.

— Целыми днями все один да один… — продолжала она. — Один со своим увечьем, один со своей тоской, которую он не поверяет никому… Даже мне.

Антуан остановился и взглянул на г-жу де Фонтанен с нескрываемым любопытством.

— Я так хорошо понимаю, что мучит моего дорогого мальчика, — продолжала г-жа де Фонтанен тем же скорбным, но твердым тоном. — С его пылкой, благородной душой… чувствовать, что ты еще полон сил, мужества! Видеть свою родину в руках врага, знать, что ей грозит опасность… и не иметь возможности помочь!

— Вы думаете, это оттого? — рискнул спросить Антуан. Такое объяснение было столь неожиданным, что он не мог скрыть своего сомнения.

Она выпрямилась, и понимающая, чуть горделивая улыбка тронула ее губы:

— Даниэль? Да это же очевидно! Но, увы, тут ничего не поделаешь… Даниэль безутешен оттого, что не может выполнить свой долг. — И, заметив, что Антуана эти слова не убедили, она прибавила с упрямым и суровым выражением лица: — Даниэль не работает в госпитале именно из-за этого, а вовсе не потому, что он устал, как он говорит. Нет, просто ему невыносимо быть среди людей одного с ним возраста, которые тоже были ранены, но которые не сегодня-завтра смогут снова сражаться за родину.

Антуан ничего не ответил. Они молча дошли до калитки, г-жа де Фонтанен остановилась.

— Бог знает, когда мы снова увидимся, — сказала она, взволнованно глядя на него. Антуан протянул ей руку, она задержала ее в своих ладонях. — Желаю вам всего хорошего, друг мой.

XI