Семигорье

Тем более подобное не могу простить себе. Когда мы просчитываемся в оценке способностей людей или не по способностям расставляем кадры в хозяйстве — мы обижаем государство, в конечном счёте себя, как часть целого. Если нам нужна новая марка стали, скажем, институт, мы начинаем с поисков опытного человека, способного организовать дело. Новая технология прядильного производства в нашем крае, да и сам комбинат, как вы знаете, начались с талантливого инженера Ивана Дмитриевича Зворыкина. Так что… — Степанов говорил, глядя в окно на печные и заводские дымы, подпирающие ясное холодное небо, но Иван Петрович ощущал идущий на него нацеленный психологический напор, и встревоженность от почувствованной им возможной перемены в жизни охватила его. Перемен он не хотел, его вполне устраивало то, чем сейчас он был занят. В том малом деле, на которое почти три года назад направил его нарком, он неожиданно нашёл тот относительный покой, которого теперь желал. А порог былых тщеславных побуждений он перешагнул давно и, похоже, без возврата. Выжидая, к чему подведёт Степанов свою мысль, он внутренне готовился выстоять перед любым его предложением, но, как обычно, не утерпел и сказал, опережая события:

— Не спорю: дело начинается с человека. Но, Арсений Георгиевич, в любом случае нельзя не учитывать и желание самого человека. Фактор, разумеется, субъективный, мы не слишком привыкли считаться с ним, и всё-таки…

Он тут же понял, что слова и его поспешность, с которой он пытался оградить себя от возможных перемен, были наивны. Степанов улыбнулся, наверное, этой его поспешности и наивности его слов. Откинувшись и боком привалившись к столу, он как будто издали разглядывал его уже с откровенной хитрецой в живых глазах.

— Дорогой Иван Петрович! — Степанов постарался несколько смягчить свой теперь твёрдый голос. — Для большевиков желание — категория вторичная. И вы это отлично понимаете! Мы не продвинулись бы ни на шаг ни в экономике, ни в политике, если бы не научились подчинять свои желания необходимости. Нам нужен умный, опытный руководитель на крупнейший в европейской зоне, очень перспективный леспромхоз «Северный». В газетах вы, вероятно, уже читали о рождении нового леспромхоза. Мы советовались с заинтересованными товарищами, мнения всех, подчёркиваю, всех, сошлись на вас… — Степанов мог бы не говорить заключающих слов: когда говорят «пятью пять», результат умножения ясен тому, кто знаком с таблицей умножения.

Сколько раз в своей жизни Иван Петрович слышал такие вот, как будто ни к чему не обязывающие слова: «Мнения совпали», «Думаем поручить вам». Но слова эти, сказанные тихим голосом в тихом кабинете, в считанные дни срывали его с места, судьба делала очередной крутой виток, и всё начиналось сначала: растерянность жены, горящие ожиданием новизны глаза Алёшки, поспешные сборы, дорога, новые места, новые люди и работа, работа, работа. Год-два и — снова тихо и буднично сказанные слова: «Решили поручить вам…»

Степанов поднялся, подошёл к звонившему телефону, взял трубку, сказал кому-то: «Через двадцать минут…»

Медленным шагом он прошёл до половины кабинета, в сосредоточенной задумчивости остановился перед неподвижно сидящим Иваном Петровичем.

— Леспромхозом интересовался товарищ Сталин, — сказал он. Прямой взгляд его как будто хотел проникнуть за черту видимого. Иван Петрович ничем не прожил своих чувств. Степанов ждал. Иван Петрович понимал, что молчать так долго неприлично, но, расстроенный неподвластным ему поворотом дела, не мог подыскать аргументов в свою защиту. Крепко сцепив пальцы рук, наклонив голову, чтоб уйти от читающих его глаз Степанова, чувствуя, что голос его сейчас задрожит, он сказал:

— Я не хотел бы менять работу. Техникум меня устраивает.

— Устраивает вас… — неожиданно резко, с недобрым нажимом на слове «вас», сказал Степанов. Голос его прозвучал с чуждым ему металлическим отзвуком, и Иван Петрович вдруг до холодка в сердце почувствовал власть, стоящую за плечами этого человека. Но именно это возможное сейчас насилие над его желанием вызвало чувство слепого протеста. Теперь уже упорствуя перед властью этого человека, Иван Петрович сказал:

— Да, товарищ Степанов, меня. Я начал дело и хочу, имею право его завершить…

Степанов ходил по кабинету, мимо звонивших телефонов. Когда он близко подходил и молча и круто поворачивался, Иван Петрович, настороженно следивший за ним, видел отчётливо проступивший над его надбровьем шрам. Раньше он не замечал этой, наверное, боевой меты и, видя её, догадывался, чего стоило Степанову его молчание. Наконец Степанов остановился, удобнее повернул стул, сел напротив Ивана Петровича.