Семирамида. Золотая чаша

Шамши–Адад вздыхал, на словах соглашался, однако ничего не предпринимал. Он полюбил уединение, смаковал вино и, несмотря на уговоры, тянул время. Азия, чаще других допускаемый к Шамши, предупреждал властителя, что в стране много негодяев, желающих половить рыбку в мутной воде. Нельзя, убеждал писец, надеяться на божественную сущность Шаммурамат. Благосклонность Иштар непредсказуема, к тому же влияние Шаммурамат в Калахе, стремительно усилившееся при прежнем царе, теперь быстро сходит на нет.

На том же настаивал и Нинурта, пришедший с конницей к стенам столицы. Сил было вполне достаточно, чтобы проучить мятежную Шибанибу, приютивший предателя, однако Шамши по–прежнему медлил.

Тогда случилось неизбежное. Община за общиной начали примыкать к наследнику. Войско, собранное Салманасаром для подавления мятежа начало постепенно таять. Акт, в котором сын царя объявлялся государственным преступников и лишался всех прав на венец, все отчетливее превращался в пустую бумажку, на которую Шурдан скоро дал свой ответ, тем самым официально объявив о начале гражданской войны. Царский сын объявил документ о престолонаследнике недействительным, подписанным под давлением царского брата и его побратима, о которых было известно, что они являются отъявленными смутьянами и похитителями власти.

День, когда в Калахе были пойманы соглядатаи Шурдана, доставившие в столицу воззвание Шурдана, был последним спокойным днем для Шами. Может, поэтому она была так настойчива ночью и без конца досаждала Нину неуемным желанием. Тот под утро едва не завопил.

— Что ты хочешь от меня, женщина! В тебе проснулась дьяволица? Завтра я не смогу самостоятельно сесть на коня.

Шами отодвинулась от мужчины, отвернулась и задумалась о том, что судьба сыграла с ней злую шутку – впервые она почувствовала, что более никогда не сможет насытиться этим мужчиной, которого боги когда‑то назначили ей в мужья, ведь иначе как предначертанной свыше их встречу в пустыне не назовешь. В ней проснулась необоримая алчность к телесным удовольствиям, а может, не давало покоя ощущение близкой погибели, о которой таким жутким образом предупреждали боги.

Ей стало горько – встреча в пустыне исчерпала себя и вовсе не потому, что она разлюбила Нину. Он по–прежнему был ей дорог, желанен. Его прикосновения ее тело принимало охотно. Погруженный в нее, он все также был мил и радовал ее лоно, но теперь согласно приказа Салманасара время свернуло в сторону. Оно настойчиво манило за собой.

Ох, как не хотелось Шами откликаться на этот зов, но с судьбой не поспоришь, Знамения были яснее ясного – мир опрокинулся, все полетело вверх тормашками. То, о чем вчера можно было договориться, рассевшись на ковре, теперь могло быть восстановлено только силой оружия.

Прошли три драгоценные семидневки. Тугодум Шамши и не желавший досаждать великому царю пустяками, назначенный новым туртаном Нинурта–тукульти–Ашшур упустили момент, когда можно было решительно обрушиться на «горшечника». В октябре каждый день приносил известия, что все больше общин поддерживают мятежников. В конце месяца выяснилось, что сил у «горшечника» значительно больше, чем смог собрать под свои знамена законный наследник. Шамши твердо поддерживали царский полк, конница Нинурты, мелкие общины, издавна примыкавших к наместничеству Ашшура и кое‑кто из союзников, исключая Вавилон, чья позиция в назревавшем столкновении становилась решающей.

Шами в письме к Сарсехиму потребовала от евнуха любой ценой удержать отца от немедленного выступления на стороне мятежников. «Ни в коем случае, – уговаривала она евнуха, – нельзя допустить чтобы вавилонское войско пересекло южную границу Ассирии». Пусть евнух пишет сколь угодно длинные героические поэмы, пусть сочиняет небылицы о подвигах древних героев, пусть льстит и подлаживается, пусть обязуется во всем поддерживать Бау–ах–иддина, «только займи отца и не давай ему ни времени, ни возможности вникнуть в истинное положение вещей».

В ответ евнух сообщал: «…я стараюсь изо всех, но долго так продолжаться не может, ибо я таю как свечка, а решимость Закира сменяется слезливой обидой на то, что все желают видеть его униженным и посаженным в клетку, как ассирийские цари всегда поступали с пленными владыками».

Кое‑кто из сохранивших верность законной власти чиновников, прежде всего, Азия, указали новому царю на ошибку Шурдана, повелевшего привлекать в свое войско переселенцев. Шаммурамат настояла, чтобы тут же был выпущен царский указ, обещавший пришлым полноценное гражданство и защиту короны. Указ, конечно, был нужный, однако, когда в твой дом входит бородатый ассирийский щитоносец или к воротам на колеснице подъедет родовитый землевладелец и потребует немедленного выступления на стороне «законного наследника», кто отважится отказать им?