Семнадцать мгновений летнего дня

– С чего начнём, молодые люди? Выбирайте, – обращался он к нам подчёркнуто вежливо, и я понял, почему Лизка писала, что сразу начинает дико стесняться. Меня тоже слегка сбивало с толку такое обращение и мягкий голос с бархатным «р-р», которое, подумалось вдруг мне, в ином случае вполне могло становиться раскатистым командирским рыком.

– Мы нож нашли где-то тут, – ткнула пальцем в экран Лизка, и тут же, как это всегда бывает с чужими планшетами, карта свернулась, всплыло какое-то окошко, Лиза ойкнула и отдёрнула руку. Пока Андрей возвращал «статус-кво», как он выразился, Илья вдруг обратился ко мне тихо:

– Михаил… а нож у вас с собой?

Я кивнул и достал из рюкзака завёрнутый в пакет НРС. Илья бережно, словно ребёнка, принял у меня свёрток и заглянул внутрь. Постоял так некоторое время, не обращая внимания на то, как Андрей с Лизой выясняют, где же мы всё-таки нашли нож, потом вернул свёрток мне. Глаза у него, и без того тёмные, казалось, потемнели ещё больше, как темнеет небо перед грозой – вроде, всё те же обычные дождевые тучи, а почему-то чувство совершенно не то, тревожное.

– Ба́ли… – пробормотал он, – то есть, да, это тот самый .

Мне отчего-то показалось, что этот отец Илья напоминает мне кого-то, но кого – я не смог сообразить, только отчётливо понял, что не внешностью, а именно голосом. Впрочем, долго об этом думать мне не пришлось, потому что Андрей наконец-то разобрался с картой и домом и удовлетворённо оповестил:

– Ну что же, если вы нашли… свою находку прямо напротив одного из адресов, то это не иначе, как знак с небес. Верно, Лев? – и он так хитро посмотрел на Лизку, что я понял: он уже давно понял, что никакой она не Лев. Но, слава Богу, не стал задавать глупых вопросов. Если девчонка называется мужским именем, прячет девичью фигуру и говорит о себе «я пошёл» – это ведь не спишешь на случайную оговорку…

Лизка либо не замечала этого, либо, как и я, ответно не подавала виду:

– Ну, или просто это тот самый дом!

– Я как раз об этом и говорю.

– Ну так мы идём? – встрял деятельный Шумахер. – Тогда давайте я машину отгоню в сторону, чтобы не мешаться никому…

Вскоре наша разношёрстная компания повторила маршрут моего прибытия домой в тот, самый первый мой вечер. Вокзал-улица-переулок… А вот и кусты, где мы с Лизкой нашли нож. Наверное, тем вечером я его ногой туда отфутболил.

Андрей огляделся и, отыскав взглядом табличку на доме, сообщил, что нам сюда. Вход в подъезд располагался во дворе – заросший кустами, с тремя щербатыми ступенями и ржавыми перилами, которые свернула набок, почти с корнем выдернув, неведомая сила – не иначе как перелётная стая мамонтов. Дверь была гостеприимно подпёрта осколком кирпича, чтобы не закрывалась, поэтому мы беспрепятственно проникли внутрь.

После солнечной улицы в подъезде нас окружила кромешная темнота, только снаружи заглядывала узкая полоска света. Лампочка в тамбуре не горела – вероятно, в своём полёте мамонты заворачивали и сюда. Наощупь найдя следующую дверь, мы оказались в самом обычном подъезде – здесь не было ни следов перелётных мамонтов, ни каких-либо людей. Поднявшись по узкой лестнице на второй этаж, мы огляделись и с помощью несложных умозаключений нашли, что нужная нам квартира пусть и без номера, но совершенно точно перед нами.

Тут бы мы с Лизкой, внезапно оробев, мялись ещё Бог знает сколько времени, но, по счастью, с нами были Андрей и Шумахер. Первый вежливо позвонил – где-то в квартире послышалась дребезжащая трель, – а второй постучал, не столь вежливо, зато громко. Спустя некоторое время нам открыли.

На пороге стоял мужчина лет пятидесяти с лишним на вид – тёмно-русые, зачёсанные назад волосы уже тронула седина, брюки засалены на коленях, взгляд из-под кустистых бровей не отличается дружелюбием.

– Вам кого? – оглядел он всю нашу компанию неожиданно цепко и внимательно, чем очень напомнил мне Андрея.

– Артём Иванович? – Андрей был тут как тут. Спокойный, вежливый, уверенный.

– Я, – неохотно отозвался мужчина. – Кто вы?

Мгновение одиннадцатое

Андрей обернулся к Илье, и тот шагнул вперёд, долго ещё отводя взгляд от стоящего на пороге Бондарева. Потом всё-таки взглянул на него и тихо проговорил:

– Салам, шурави.

Мы ничего не поняли, а вот мужчина сначала подался вперёд, пытливо вглядываясь в лицо Ильи, а потом – отшатнулся, словно увидел призрака.

– Не понимаю, – пробормотал он и повторил растерянно, как ребёнок: – Не понимаю…

– Это я, шурави, – Илья шагнул к нему. Теперь он говорил с таким диким акцентом, что сразу стало ясно всё: и тёмные глаза, и смуглая кожа, и непривычные черты лица – он не был русским ни на единую каплю крови. Просто долгие годы сгладили речь, скрыли южный акцент. – Ты помнишь? Герат, восемьдесят третий.

– Калла́? – неуверенно спросил Бондарев.

– Алишер Гази Калла.

Лизка больно пихнула меня острым локотком в бок.

– А-гэ-ка, – по слогам шепнула она мне. Алишер Гази Калла.

Я вспомнил свой сон и невольно задумался, а как же переводится «Калла» с дари…