Семнадцать мгновений летнего дня

Пока я занимался мысленными лингвистическими изысканиями, обстановка на лестничной клетке разительно поменялась. Если до этого Бондарев был недоверчив и растерян, каким и должен быть человек в подобное ситуацией, то теперь он со странной злобой выдохнул:

– Пошёл прочь! Ты не переступишь порога моего дома!

– Артём Иванович… – попытался вмешаться Андрей, но на него не обратили внимания.

– Шурави, я тебе жизнью обязан, я…

– Из-за тебя мои парни погибли! Ты – их убийца наравне с душманами! Пошёл прочь, пока я не спустил тебя с лестницы, ну!

Илья попятился, а Шумахер, на которого никто не орал, так вовсе уже отступил на три ступеньки. Бондарев захлопнул дверь перед носом Андрея и больше не открывал ни на звонок, ни на стук. Потоптавшись на лестничной клетке минут десять, мы были вынуждены уйти ни с чем.

На улице Андрей тяжело вздохнул:

– М-да, не ожидали… Отец Илья, что же так, а?

Тот пожал плечами, виновато косясь на нас с Лизкой.

– Когда нас вытаскивали, Бондарев двух парней прикрывать отход оставил… – из его речи постепенно исчезал акцент. – Наверное, для него это слишком большая потеря.

– Н-наверное, – растягивая сквозь зубы букву «н», произнёс Андрей. – Засада, ёшкин кот… Ваши идеи, молодые люди?

– Ещё раз туда прийти? – предложил Шумахер. – Завтра. И не уходить, пока не разберёмся.

Мы с Лизой поддержали друга – иных вариантов в голову не приходило. Проблема заключалась в том, что на следующий день никак не мог пойти с нами Андрей – рабочая неделя, а значит, нам придётся с Бондаревым выяснять отношения самостоятельно.

Впрочем, это было справедливо и как-то… правильно? Мы начали эту историю – нам с ней и разбираться, а то слишком соблазнительным было свалить все трудности на уверенного, взрослого, умного Андрея, а самим перейти в разряд зрителей. Так нельзя.

Андрею наша уверенность не понравилась, но спорить он не стал, тоже, наверное, понимая это, только взял с нас слово, что мы обязательно ему отзвонимся сразу после визита к Бондареву, и вдруг сообщил:

– А я пока с Советом ветеранов свяжусь, может, там что о нём знают.

Мы даже не представляли, что это за организация такая и что там могут Андрею сообщить, но решили, что ему виднее. Проводили его на вокзал, дождались электричку, больше не разговаривая о Бондареве и ноже, пообещали как можно скорее посадить Илью на автобус и распрощались. Настроение у нас было странное, очень похожее на небо – там, над нашими головами, дымка сгустилась в высокие облака, затянувшие небо перламутровой плёнкой, как будто мы оказались внутри огромной устричной раковине. Солнце светило жемчужно-белым – нежаркое, далёкое. Вроде и не дождь, но и солнечным день не назовёшь.

После того, как вдалеке окончательно стих шум электрички, мы спустились с перрона на площадь, купили Илье в дорогу пакет пончиков, стараясь хоть как-то его утешить, погрузились в машину к Шумахеру и рванули на другой край города.

– Ребята, вы не торопитесь, – сказал нам Илья на прощанье, устраиваясь на автобусной остановке. До ближайшего рейса было ещё сорок минут. – Там много всего страшного происходило, в Афганистане. Война. Бондарев вас выслушает, но, боюсь, не сразу…

Мы кивнули, переглядываясь. Оставлять Илью в одиночестве нам было совестно – встреча с Бондаревым по нему сильно ударила.

– А как вы… Ну, как вы в России оказались? – спросила Лиза, мучительно подыскивая тему для разговора.

– Долгая история. Очень.

– Ну, за сорок минут уложитесь? – робко обнаглела Лизка, как это умела делать только она одна. Илья наконец-то улыбнулся.

– Да, – кивнул он. – Быстрее. Я коротко скажу: из Афганистана сюда приехал в девяносто шестом. Талибы там большую власть взяли, бандиты. Здесь тоже плохо, особенно чужому – я ещё русский язык плохо знал, но получше всё равно. Андрей мне помог. Он тоже воевал у нас, в Афганистане, офицер-десантник, а теперь иранист, языки персидские изучает. Я ему помог с дари и пушту, а он мне с русским… Хороший человек, бескорыстный. Если кому плохо, из ветеранов войны этой, помогает всем, чем может.

Мы помолчали, переваривая скупой рассказ, потом я спросил:

– А почему вы Илья? Бондареву вы назвались…

– Алишер Гази Калла, так меня зовут. Вернее, звали. Я крестился здесь, в православие, а потом постриг монашеский принял, тогда и нарекли Илией. В честь пророка Илии, который десантникам покровительствует…

– А как же ислам?

– За ислам у нас там талибы воюют. Не нужна мне такая вера, – отрезал Илья горячо. Я не стал вспоминать про крестоносцев и инквизицию, зачем с человеком спорить о том, в чём я совсем не разбираюсь… К тому же, кажется, инквизиция была у католиков, а у это же другая конфессия, вроде как – наверное, не стоит попрекать делами католиков человека из православия?.. По крайней мере, я так решил про себя и выбросил эту мысль из головы.