Семнадцатая жена

Она перевернулась, утонув в подушках, накрывшись волной золотого шёлка. Прошла пара мгновений, и она вынырнула, взяла яблоко, но выпустила его. Песок перетекал в небо. Солнце исчезло, сменившись золотой луной, медленно плывшей по небу в сияющей ладье. Густой мёд стекал в океан, окрашивая его в цвет песка. Она легла на бок и потянулась к ладье, маня её. И та ей вняла, спустившись на золотой песок и потухнув, разлетевшись цветочной пыльцой. Сладкий туман заструился по земле, защекотав ноздри. Тонкими кольцами опутывал несуществующие предметы, ластился и играл сам собой. Завлекал в неизвестное ничто, строил замки полные знакомого, хотя чувствовавшегося лишь один раз в жизни, опиумного дурмана.

Дымка рассеялась, оставив негу плена. Пыльца луны засияла, окрасив всё в серебро, сверкавшее ещё ярче, чем томное золото. Оно сияло без стеснения, являя свою красоту и озаряя красоту мира. По небу заплясали звёзды, закружились в вихре седыми шмелями, они водили хоровод вокруг огромного, сиявшего как тысячи солнц серебряного Юпитера. Млечный путь стекал в океан, замешивая серебряный мёд исполинским ковшом Большой Медведицы. Музыка изменилась, ветер колыхнул звонкие бубенцы, стукнул по барабанам, унёс арфу и утопил её в меду. Клавиши рояля двигались сами собой, наполняя воздух печальным концертом прошлого. На секунду всё закрыло огромное чёрное крыло, но она не испугалась. Свет серебра никуда не исчез, и взгляд упал на причудливые подушки, продолжавшие волнами и барханами громоздиться на серебряном шёлке. Она легла на живот и взяла одну из них в руки. В самой причудливой и аллегорической форме тонкая вышивка изображала самое скабрезное, что возможно себе вообразить. На её спину легла тяжёлая лапа.

Лапа сорвала серебряный шёлк, другая лапа примяла подушку. Мина почувствовала горячее дыхание над своим ухом, оно едким паром осело на волосах. Девушка ощутила обжигающий холод прикосновения огромного и сильного тела. Каменного, но изгибающегося, податливого и горячего. Оно не давило, оно защищало её. Мина закрыла глаза и перевернулась. Девушка ощутила в своих руках большие львиные лапы, она сжала их. Зверь выпустил когти, она почувствовала их в своих ладонях, но боли не было. Кровь тонкими струйками текла в шёлк песка. Его голова поравнялась с её головой, она чувствовала прикосновения его губ. Его укусы, оставлявшие ровные следы зубов на шее. При каждом вдохе она ощущала, как её грудь поднимается и касается его. Всё её тело пылало, оно плавило камень. Длинный хвост с пушистой кисточкой поднимался всё выше, лаская изгибы её тела, очерчивая формы, щекотя низ живота. Поджарое звериное тело, гимн ровным и изящным, сильным линиям, задушило её своим размером.

Мина распахнула глаза и вскочила на ноги на скользком серебристом шёлке, одновременно закутавшись в него. Она стояла посреди пустоты, но он звал её ввысь. Из всего, что было рядом, из рояля, золотых блюд, барабанов, липкой от мёда арфы, складывалась небесная лестница, и она стала карабкаться по ней ввысь. Нескончаемый шёлк её одеяния развевался на налетевшем ветру, создававшем какофонию звуков музыкальных инструментов, усиливавшуюся, когда она хваталась за них, взбираясь к вершине. Ткань цеплялась и липла к серебряному мёду, и она скинула её, представ пред ним, закрыв глаза. Она ждала.

Он медленно подошёл к ней, алые когти, смоченные её кровью, стучали в пустоте. Мина дрожала. Он встал на задние лапы, обхватил её своими крыльями, прижав к себе передними лапами, оставив кровавые следы на спине. Девушку щекотали сотни мягких перьев, они неровно двигались от каждого тяжёлого вздоха, от любого другого движения. Мягкое и тёплое тело льнуло к ней, оно не было каменным, оно было живое, чувствовавшее и отзывающееся на её чувства. Она ощутила их.

***

Стефан резко проснулся и сел на скользком, неудобном диване. Он не стал его раскладывать для сна, только накрылся одеялом, и теперь жалел об этом. Шея громко хрустнула суставами при наклоне, затёкшая рука гудела. Оглядевшись по сторонам, вор попытался установить причину своего пробуждения, как будто неудобной позы недостаточно. Окно по-прежнему было плотно зашторено, на вешалке шкурой убитого енота висел рыжий парик Мины. Дверь в купе была открыта нараспашку, и холодный ночной ветер гулял полноправным хозяином. Самой девушки не наблюдалось, диван хранил ком скомканной одежды и одного из одеял. Стефан замер, прислушиваясь к темноте. Не хватало ещё выяснить, что эта полоумная начала страдать лунатизмом. Шла последняя ночь их путешествия, поезд приближался к Улан-Батору.