Сен-Жермен

Что есть истина? А вот вся она здесь. Как-то спросил меня один из друзей хозяина – большой вали,[83] маркграф немецкой земли! – как же у меня хватает смелости кощунствовать над установлениями божьими и сваливать в одну кучу обряды грязного еврейского племени, варварский культ обидчиков христианства мусульман и собственно таинства и праздники святой веры христовой? Спросил без злобы, скорее с изумлением. Если бы был злобен, то и спрашивать не стал – вмиг засадил бы в темницу, как гнусного изворотня. Я таких за версту чую и стараюсь держаться от них подальше, так что вряд ли кто догадывается, что живу я на свете своей верой. Есть у меня свои святые… Кто они? Все, в кого вы тоже верите и кому поклоняетесь. Если человек свой век прожил честно, за правду пострадал, зачем отказывать ему в святости? Только у меня просто все, без словесных ухищрений. Я так господину Карлу и объяснил – словами пророка Илии, стоя, как говорится "на одной ноге".

[84]

– Бог етин, милостиф и милосертен. Прощай чужие грехи, как прощал Иисус Христос. Что неприятно тебе, не телай своему ближнему. Фсе остальное разъяснения…

Маркграф отправился размышлять, а я занялся починкой сбруи. Потом решил подремонтировать сапоги – натер воском дратву, наточил шило. Все-таки мой отец был сапожником, чувствую я в себе природную склонность к обуви. Не люблю, когда сапоги грязные или прохудились. Еще по сердцу мне твари, порученные Господом человеку на воспитание – лошади, собаки, кошки. Вот что непонятно, меня драли кнутом, лупили по пяткам, огнем пытали за то, что я человек, но их по какой причине мучают?

В первый мой приезд Париж произвел на меня благоприятное впечатление. Вокруг много людей, здания высоки, дворцы нарядны, но люди – парижане эти самые – далеки от доброжелательности. Хозяйка мадам Бартини, в ту пору два года как овдовевшая, бездетная, косо глянула на меня и постаралась вытурить из дома. Мне-то что, мне плевать – я могу и на конюшне, рядом с лошадками, в экипаже. Хозяин однако выторговал мне место в небольшом чуланчике. Долго объяснял, пусть её не смущает мой чернявый вид и гортанный выговор. Он скоро освоится… Наконец господин сказал, что на руку я чист. Я в ту пору уже неплохо говорил по-ихнему, так что разобрал, что она ответила господину Сен-Жермену.

– A la bonne heure. Vous autres (trangers, vous ne dites le mot propre qu'( la fin.[85]

Так я познакомился с доброй Клотильдой.

Два дня прошли в ожидании полковника Макферсона. Никаких известий! Господин извелся, на улицу не выходил – объяснил, что не к лицу ему появляться в местах, где собирается простонародье, а ко дворцу его никто не приглашал. Зашел к нему как-то человек зверского вида и разговаривали они на каком-то тарабарском языке. Я таких звуков нигде не слышал – ни в Европе, ни в Азии. Оказалось, толковали они на "мадьярском". Потом граф поделился со мной, что отец его, владетельный князь Ференц Ракоци, получил от французского короля Людовика XIY в кормление Отель де Вилль, где устроил игорный дом. С сыном повидаться не может, однако денежные дела Сен-Жермена устроены, вклады сделаны в такие-то банки.

Я все это время бродил по улицам. Чем больше гулял, тем больше удивлялся тому, что налоги в этой стране собирают без помощи армии. Сразу было видно, что сардары давненько не перетряхивали сундуки горожан, им не резали ушей, носов, не ослепляли на один глаз, не рубили голов. Знатных здесь встречали так же, как в Исфахане – воплями, улюлюканьем и радостными возгласами. Местные муллы из высокопоставленных не гнушались цветных нарядных тканей. Толпа была на редкость пестрой, какого только рода-племени здесь не встретишь. Удивляли индийские факиры, часами глотающие на улицах огонь и мечущие друг в друга ножи. Чернокожие и люди, как мне объяснили, добравшиеся сюда из какой-то Америки и отличавшиеся красноватой кожей и гордым видом, часами просиживали в кофейнях. Хватало здесь и нашего брата, перса, то и дело натыкался на арабов. Все бродяги! Смущали оголенные женские лица и то бесстыдство, с каким уличные девки, задирая юбки, при всем честном народе поправляли подвязки на чулках. В Исфахане не миновать бы им шариатского суда. Я не против, когда молоденькая, нарядная девица прибегает к помощи румян, но когда встречаешь напудренную, наставившую на дряблые щеки полдюжины мушек старуху, жалеешь, что мухаммедов запрет не распространяется на Париж.