– А люди? Люди болеть, убивать, обманывать друг друга будут? – перебив Кукайку, громко спросила Аллия.

Кукайка, словно поперхнувшись, громко захохотал и с небывалой радостью прокричал:

– Это всё в далёком прошлом!

– Ура! Ура! – хлопая в ладоши, словно поддерживая ушедший радостный крик Кукайки за перламутровый купол, весело кричала Бекбишева. – Значит, значит, мы все придём в недалёком будущем в реальный мир совершенства!

Кукайка, тяжело охнув и присев на корточки, став грустным-грустным, тихо сказал:

– Ну как вам сказать? Даже и не знаю.

– А ты, Кукайка, говори как есть, – взволнованно крикнул Зарубин.

– Ну, если так, как есть, то пожалуйста. Придёте, но пройдёт несколько цивилизаций.

– И вы хотите сказать, что в недалёком будущем нас всех не будет? – вскинув голову чуть вверх к Кукайке, разочарованно проговорила Аллия.

– Я ничего не хочу сказать, – пряча лицо за щупальцами, ответил Кукайка.

– Как так – вы ничего не хотите сказать?! – гневно прокричала Бекбишева. – Вы уже сказали! – и, закрыв лицо ладошками, заплакав, тихо проговорила: – Лучше бы вы вообще не появлялись в нашем парке.

Сидя на корточках, закрыв лицо щупальцами, Кукайка, видно, нервничая, что-то бессвязно бормотал.

– Послушай, Кукайка, а можно наше будущее в корне поменять? – подойдя ближе к нему, спросил Зарубин.

– В каком смысле? – пошевелив щупальцами у своего лица, спросил Кукайка.

– Ну, в смысле, чтобы всем нам, живущим на Земле, в недалёком будущем не исчезнуть, как ты тут нам туманно предсказал.

– Вполне, – весьма серьёзно проговорил Кукайка, несколько повеселев.

– И каким же это образом? – убрав ладони с заплаканного лица, задумчиво спросила Бекбишева.

– А самым что ни на есть простым образом, – отведя в сторону щупальца с лица, он продолжил: – Все вы, живущие на планете, должны любить и уважать друг друга. Прийти, как бы это сказать, ко всеобщему единому пониманию необходимости искоренения зла, приветствуя всё то доброе, что вам всем так необходимо. А самое главное, надо любить и беречь свой общий дом, который вы называете Землёй.

И Кукайка, вновь поднявшись во весь свой гигантский рост, вскинув к перламутровому куполу уродливые руки, громким криком оглашая всю территорию школьного парка, прокричал:

– И напишите рассказ, рассказ обо всём этом увиденном и услышанном, чтобы миллионы и миллионы подростков всего вашего мира, которым предстоит жить на этой голубой планете, прочитав его, призадумались. И тогда… тогда жить вашему человечеству вечно!

Очередным раздавшимся оглушительным громом с многоярусными вспышками молний Кукайка, разорвавшийся на множество мелких частей, закружившихся дикой круговертью мириадами ярких мотыльков, исчез на самом дне продолговатого шара. Верхняя половина задвинулась в своё первоначальное положение, и всё исчезло, исчезло, словно в никуда, словно ничего в этом апрельском вечернем парке и не было.

Лишь несколько ослабевший ливень лил на Бекбишеву и Зарубина, тесно прижавшихся друг к другу с широко открытыми глазами, словно остолбеневших от всего увиденного и услышанного, в которое поверить невозможно.

Сенька-гармонист

Произошла эта история в середине девятнадцатого века в небольшой деревне, затерянной в степных просторах Поволжья. В то далёкое время в той самой деревне, как в детстве мне рассказывала моя бабушка, слышавшая эту историю от своей бабушки, зимы были очень морозными, нередко со снежными метелями, заметавшими небольшие саманные дома по самые крыши.

…Многодетный хозяин семейства, живущего в небольшой глинобитной избе, Чувалов Сенька, или просто Сенька-гармонист, закончив вечерние дела по уходу за скотиной, пошёл к дверям своего дома.

– Сена-то, сена для коровы не хватит, две охапки осталось. Чем дальше кормить? Хоть режь – так и так скоро подохнет. Эх, жизнь никудышная! – говорил он сам себе вполголоса.

И тут из-за большого сугроба вышла его жена Агафья.

– Да оттого она у тебя никудышная, что пьёшь самогон проклятущий на свадьбах этих немеряно, – зло проговорила она. – Нет бы деньгами брать. Мол, не пью, и всё тут! Ведь ты гармонист хороший, со всех сторон за тобой едут. Назвал свою цену: нет, так ищите другого. А то рот до ушей, рад, что напоят, накормят да опосля сумку объедков всяких дадут.

– Да называй ты эту цену, не называй – третий месяц никто не едет. Какие свадьбы, с голоду бы не помереть! Засуха-то этим летом какая была… – и Сенька, в очередной раз пожаловавшись самому себе на свою судьбинушку, со скрипом открыл дверь и вошёл в дом.

Мал-мала ребятишки, попрыгав с печи, подбежали к отцу и дружно стали спрашивать:

– Пап, а пап, а картошечку вечером мама сварит или опять кипяточку попьём и спать ляжем?

Самая маленькая дочурка Стешка, размазывая слёзы ладошкой по лицу, тихо проговорила:

– А можно кашку из тыквы? Одна тыковка в погребе осталась, я знаю.

Не успел он ответить, как вошедшая мать печально проговорила: