Сентябри Шираза

— Да. Он совсем плох — его не узнать. Пожелтел, ноги раздулись — прямо как шины, когда их накачают. — Она смотрит в окно, голова у нее трясется. — Не знаю, выдержу ли я — потерять разом и мужа, и сына.

— Исаака мы еще не потеряли, — говорит Фарназ, хотя не очень-то в это верит.

Старуха кивает, вытирает глаза.

— Афшин-ханом, вам сейчас нелегко. Жаль, что я не смогла вам помочь, я была занята…

— Знаю, знаю, азиз! Да я ничего от тебя и не требую. А вот дочь меня огорчила. Я позвонила — рассказать ей про отца, а она мне: сейчас не могу говорить — какая-то у нее незадача с сумкой. Ты подумай только — с сумкой! Вот что ее волнует. Суть в том, что одна женщина поехала в Париж, и Шахла дала ей несколько тысяч долларов, чтобы та купила ей сумку. Ну а женщина деньги взяла, а сумку не прислала…

Хабибе вносит поднос с чаем и сластями.

— Ханом, забрать Ширин из школы?

— Да, Хабибе, будь так добра.

Теперь, когда она знает, что Хабибе кольцо не брала, их отношения наладились. К тому же она зря заподозрила прислугу и теперь чувствует себя виноватой. С тех пор как между ними произошла размолвка, обе стали осторожнее в словах — так, ступая босыми ногами, обходят осколки стекла. Между ними установилось негласное перемирие, каждая — про себя — извинилась перед другой, но не более того.

Старуха продолжает:

— Я сказала Шахле: «Зачем тебе новомодная сумка? Чтобы носить ее с хиджабом? Какие могут быть сумки, когда отец тяжко болен, а брат в тюрьме?» И знаешь, Фарназ-джан, что она ответила? «И что мне теперь — убиваться целыми днями? Помочь им я ничем не могу. А я все еще живая, не то что вы». Вот что сказала моя дочь. — Старуха поглаживает диван, проводит рукой по изрезанной обивке. — Да что я все жалуюсь, у тебя у самой столько неприятностей. Диван и тот выпотрошили. Ты уж извини. Просто мне не с кем поговорить. Иной раз я целыми днями, а то и неделями ни с кем и словечком не перемолвлюсь.

— Ну что вы, какие уж тут извинения. Я вам рада.

— Моя жизнь, Фарназ-джан, прошла впустую. Муж меня никогда не любил, и все равно мне его будет недоставать: кроме него, у меня в жизни никого не было. Младший сын — мошенник, дочь — эгоистка. Одна отрада — Исаак. Теперь и его отбирают… — Она снова смотрит в окно, глаза еле видны из-под тяжелых век. Постепенно она погружается в дрему, голова у нее запрокидывается, рот открывается, будто ей нечем дышать.

В наступившей тишине Фарназ смотрит на мать Исаака и думает о том, что Баба-Хаким, наверное, скоро умрет. Но как можно хоронить его без Исаака? Ей жаль, но не умирающего старика, а Исаака, который не сможет похоронить отца, и она решает: когда придет время, заместить мужа, оплатить все расходы и пригласить раввина, как это сделал бы Исаак.

Входят Ширин с Хабибе, и лицо старухи светлеет.

— Подойди ко мне, Ширин-джан, давно я тебя не видела!

Ширин подходит к старухе, позволяет поцеловать и приласкать себя.

— Настоящей красавицей растет! — говорит старуха. — И как похожа на Исаака. — Она смотрит девочке в глаза. — Да-да, все дело в глазах. Такой же взгляд и у Исаака был в детстве. Ох и огорчал же меня этот его взгляд! Никогда не могла понять, чего он хочет, поэтому чего бы он ни хотел, всегда делала не то.

Глава тридцать первая

Каждый раз, когда Ширин смотрится в овальное зеркало, она видит позади себя, на вешалке у входа плащ отца. Плащ провисел там всю зиму; интересно, замечают ли его Хабибе и мама, когда перед выходом из дома смотрятся в зеркало? На остальных крючках ничего нет — видно, никто не решается повесить свое пальто рядом с потерявшим форму плащом.

Она заправляет выбившиеся пряди под платок. В платке и длинном, чуть не до полу одеянии она чувствует себя уродиной. И зачем только заставляют выходить на люди во всем темном: сером, синем, черном? На случай траура? «Мы все знаем, что нас ждет, — как будто говорит одежда. Так к чему притворяться?»

* * *

В дальнем конце игровой площадки дети гоняют мяч, мяч то и дело грохается о железную дверь.

— Я так и знала, — говорит Лейла. — После того как я всех допросила, никто со мной больше не водится. — Она наблюдает за игрой. Потом говорит — Наверное, это была ты.

— Что?

— Ну да, ведь это ты взяла папки. Верно? Пожалуйста, скажи правду. — Лейла умоляюще смотрит па Ширин. — Утром папа сказал, что из-за пропажи папок стражи исламской революции выгнали его. Он до того зол, что потребовал у меня список всех моих подруг. Он собирается допросить их сам.

Ну, теперь мне точно конец, думает Ширин. Если за меня возьмется отец Лейлы, он мигом все выяснит. Голова кружится, дышать трудно. Она шарит в кармане — хватает печенье в обертке, давит его.

— Да ты не волнуйся, — говорит Лейла. — Тебя я в список не включила.

Ширин смотрит вниз — ее ноги словно вросли в землю.

— Спасибо, — говорит она, не поднимая глаз.

Лейла встает, отряхивая пыль с одежды.