Сентиментальные агенты в Империи Волиен

— Мы находимся в самой гуще грандиозных событий, в свете которых грядущие поколения прозревают свое будущее. Здесь, в объединенном грохоте времен, взывает к нам нынешняя судьба планет. Нам нужны чистые глаза и непоколебимая цель. Мы начнем и завершим свою работу под звуки рабочих гимнов и песен. Ваша работа теперь не рабский труд, но высокое служение отечеству всех достойных людей. Жертва! Объединенная воля! Только на этом пути мы найдем выход — к спасению, теплу, довольству. Жертва. И чистые сердца. Чистые руки. Любовь…

Первый из кандидатов, достигший полного успеха, он ушел, держась застенчиво и скромно, как положено себя вести тем, кто преуспел, и после его ухода экзаменаторы стали совещаться. Мне было понятно, что намечается перерыв, потому что Кролгул сидел, выпрямившись, грыз ногти и корчился на своем стуле, предоставляя помощникам обсуждать способности проэкзаменовавшихся, сам же грустно обдумывал мои слова. Он хотел вернуться ко мне, нажать, подтолкнуть меня, не отставать до тех пор, пока я не скажу ему того, что знаю. Пока он не узнает, какие планы у Канопуса, насколько осведомлен Канопус…

Но в этот момент произошло нечто неожиданное. В экзаменационный зал вошел — довольно спокойно, в неброском наряде, разновидности местного костюма административного служащего — Инсент. Он увидел, что я там сижу, и подал мне знак: мол, не волнуйтесь.

Но сам избегал моего взгляда. А вот это — плохой знак; его надо понимать так, что для Инсента ни одно мое слово теперь не будет иметь значения. Я устроился поудобнее, решив: пусть случится то, что должно…

Кролгул подскочил при виде Инсента, взбодрившись и преисполнившись энергии. Потом выкрикнул: «Инсент…», — но вспомнил о моем присутствии и искоса взглянул в мою сторону, как и молодой человек, избегая встречаться со мной взглядом.

С Кролгулом Инсент обошелся — тут подходит только одно слово — надменно. Инсент встал на место экзаменующегося и подал знак экзаменаторам, чтобы к нему подсоединили проводки.

— Я собираюсь пройти этот экзамен, — он спокойно, почти безучастно, сказал о том, что болен; потому что он, конечно, был болен, хотя этот факт не обязательно было сообщать экзаменаторам. Он еще был лишен эмоций; я сказал бы, опустошен, после предыдущего всплеска эмоций. Никто не вылечивается после Полного Погружения ни через несколько дней, ни даже через много дней. Его запас эмоций был низким; поэтому Инсент казался спокойным; поэтому он и производил впечатление мягкого и учтивого человека.

Он выпрямился на месте экзаменуемого и заговорщически улыбнулся мне:

— Я готов.

Откровенно говоря, все это было выглядело просто скверно.

— Товарищи. Друзья…— Кролгул, видно, рассчитывал, что Инсент запнется на этом самом первом ключевом слове, но случилось нечто более ужасное. На висящих за спиной Инсента мониторах мы все увидели, как иглы не то чтобы зарегистрировали ужасающие пики и всплески и высоту эмоций, наоборот, часто их просто было не видно — они рисовали свои графики на горизонтальной координате графика. Так низок был эмоциональный уровень Инсента, что вся его система перешла в режим обратного хода. При слове «друзья»,которое он, конечно, произнес с должным интервалом после слова «товарищи»,так что нервы экзаменаторов должны были завибрировать в ожидании, иссяк даже тот минимум эмоций, какой еще оставался в нем. Иглы прямо на наших глазах зашкалили ниже горизонтальной координаты графиков. Инсент говорил ровно, почти приветливо, хотя прекрасно знал все полагающиеся интонации и паузы. Он успешно преодолел то место в тексте, где говорится о вопиющем неравенстве и несправедливости, и так далее, хотя в нем буквально не осталось никакого запаса сил. Я видел, как экзаменаторы ерзали и перешептывались. Кролгул безумно перепугался, все время смотрел на меня: он никогда не видел ничего подобного и даже не знал, что в принципе может существовать такое состояние. Он боялся, что я собираюсь его наказать.

Уж кто-кто, а Кролгул, возможно, один из всех жителей нашей Галактики, никогда, вероятно, не сумеет понять, что такое свободная воля. По крайней мере, сейчас; да и долго еще не сможет.

Инсент все гудел:

— Жертва. Да, жертва… — И вдруг упал, натянув и оборвав проводки, ведущие к приборам.

Я подбежал к нему и привел его в чувство. Инсент не стал спрашивать, где он, это он понял сразу и поднялся, ослабевший, но в сознании.

Смущенно посмотрел на меня и попросил:

— Клорати, лучше бы вы отвели меня назад в гостиницу. Я свалял такого дурака.

А Кролгулу бросил:

— Ладно, с тобой я еще не покончил. Хотел доказать, что могу пройтитвой тест, а потом разобраться с тобой,зная о своей неуязвимости для… — и заплакал мелкими бессильными горькими слезами, но эти слезы были вызваны его слабостью и опустошенностью.

Мы шли к двери, а Кролгул бегал вокруг нас, ахал и восклицал:

— Но… но… надеюсь, вы не считаете нас во всем виноватыми! Я ничего не знал о намерении Инсента, я снимаю с себя абсолютно всякую ответственность!