— Какая крайняя политическая наивность! — воскликнул Кролгул.
— Это про меня, что ли?
—
— Ой, только без глупостей, — сказал Инсент, но на него этот упрек произвел впечатление. — Разве вы не понимаете, что это ничего не значит?
Кролгул втащил его прямо в середину небольшой группки лидеров, возглавлявших колонну, и Инсента окружили угрожающие лица.
— Говоришь, ничего не значит? Ты оскорбляешь мысли Священного Руководителя, верно?
— Нет, нет, конечно, нет, я не…
—
Но он все еще трепыхался.
— Разве я такой? Что значит это слово? Реакци… Да про какие реакции идет речь? Реакции на что? — требовал он ответа, а окружающие ругались и ворчали, как стадо зверей. Их независимое поведение, их самодисциплина, их решимость не быть толпой — все это растворилось, и всему виной был Инсент, тот самый, которым с улыбкой манипулировал Кролгул, воплощавший собой тип достойнейшего ответственного революционера. Глаза Кролгула горели решимостью разрушить все на тропе исторической неизбежности, или как ее там называют, лицо его оживлялось торжествующей жестокостью.
— Буржуй! — прошипел Кролгул, и Инсент почти сдался. Но он был еще самим собой. Хотя и не совсем.
— Фашист! — неожиданно выкрикнул Кролгул. И это был конец. Инсент был потрясен до глубины души. В один миг он стал одним из них, крича и вопя: «Смерть… Долой… Кровь…»
И так далее.
Но не стоит особенно беспокоиться за него. Мне подсказывает
И Кролгул вне себя от разочарования. Наши другие агенты простаивают. Инсент
Следующее событие, оживившее общество, — иск Грайса против Волиена, я обязательно пойду в суд послушать.
Если бы Спаскок выступал в роли государственного защитника, он попытался бы провести слушания по этому иску в малом зале, расположенном на периферии Дворца Правосудия; но как вероятный агент Сириуса (бессонными ночами он стонет: «Агент я или нет?»), под нажимом
Это большое помещение, слабо освещенное, — чтобы внушать присутствующим должное почтение, если не благоговение. Все стены украшены изображениями на разные темы. «Членам нашего священного тела» — то есть каждому — Волиенадне, и Волиендесте, и планетам ВЭ 70 (Мейкен) и ВЭ 71 (Словин) — отведена своя стена. Волиенадна, например, представлена снежными бурями и льдом, а также счастливыми шахтерами во главе с Колдером. Над всем помещением выгибается сводчатый потолок, разрисованный сценами благодеяний Волиена, персонифицированного в облике Донора, Кормильца, Советника, а вокруг него — «члены» в признательных позах. Но Мейкен и Словин, только что сбросившие «ярмо» Волиена, прислали делегации, чтобы те закрасили соответствующие этим планетам стены, однако сделано это было в спешке, и теперь зал производит безобразное впечатление какой-то незаконченности. Они также забрызгали краской улыбающиеся лица «волиенов» на потолке.
Вот в каком интерьере начались сегодня судебные прения.
Присяжные Грайса сидели по одну сторону от судьи, в ложе на высокой платформе. В целом их настроение было даже более непристойным, азартным, чем то, какое охватывает часто граждан в предкризисные периоды, одеты они были кто во что и в целом производили впечатление веселого цинизма. Когда их опрашивали одного за другим, стало ясно, что далеко не всех волнует это дело. Примечательно, что одна здравомыслящая и привлекательная молодая женщина делала попытки отнестись к делу ответственно. Возле них вертелся Инсент, пытаясь настойчивыми взглядами и улыбками создать у них впечатление серьезности иска. Он присутствовал в официальном статусе
Грайс, вместе со Стилом, разместился на платформе прокурора.
На скамьях для публики собралось около сотни горожан.