Серая сестра

Нона нахмурилась. Воздух вырывался из нее короткими выдохами. Ей было не от чего оттолкнуться. Она отпустила один из наборов своих клинков и повисла на одной руке. Три послушницы внизу поспешили под нее, чтобы попытаться ее поймать. Рыча, Нона размахнулась, рванулась вверх и умудрилась вонзить свои клинки на шесть дюймов выше. Сделав несколько глубоких вдохов, она повторила то же самое другой рукой. Медленно, постепенно она забралась в расщелину. Трижды она висела, всхлипывая от боли, ее руки слабели с каждым мгновением, готовые отпустить, но в темноте она видела Йишт, глазами Гессы, Йишт, которая нависла над изломанным телом Гессы с ножом в руке. «Я не склонна к жестокости, ребенок, — повторяла женщина, — но ты проникла в мой разум, а подобное нарушение не может остаться без ответа». Откуда-то приходила сила, и Нона лезла дальше.

Как только Нона полностью оказалась в расщелине и смогла опереться на обе стены ногами, карабкаться стало легче, или было бы, если бы не слабость ее дрожащих рук. Через несколько минут она выбралась на ровную землю и легла, тяжело дыша.

— Как ты собираешься там что-то увидеть? — крикнула Ара.

— У нас нет времени на то, чтобы забраться наверх, даже если мы сумеем забросить к тебе веревку. — Голос Джулы.

— Мне не нужен фонарь, — крикнула Нона. — Дайте мне минуту или две, чтобы я все ощупала.

— Ощупала? — Рули, недоверчиво.

— Это слишком опасно, — крикнула Джула. — Ты сломаешь лодыжку. Или, возможно, провалишься в какую-нибудь дыру!

— Одну минуту! — крикнула Нона.

А теперь сделай это.

Что?

Заставь меня увидеть, как ты это делал, когда боялся.

Я — Кеот! Я не знаю, что такое страх!

Как скажешь. Заставь меня увидеть. Нона подтолкнула Кеота к своим глазам. Какое-то мгновение он сопротивлялся, а потом, возможно из любопытства, влился в них. От боли у нее перехватило дыхание, по лицу потекли слезы. В первый раз она не заметила боли: страх холотура не оставлял места для остальных подобных эмоций.

Скалы тут же загорелись, как угли в глубине костра. Нона посмотрела на свои руки и обнаружила, что они совершенно черные, и ее ряса почти такая же темная, с оттенками темно-серого тут и там. Проделанный водой проход, в который она забралась, вел в двух направлениях. Она выбрала лучшее и поползла по туннелю. Через двадцать ярдов она стояла там, где умерла Гесса, у подножия шахты, которую Йишт выкопала в направлении хранилища корабль-сердца.

Твоя подруга умерла здесь?

Да.

И ты все еще хочешь убить ту, кто убил ее, как мы с тобой договорились?

Да.

Хорошо. Кеот расслабился, и свечение стен стало ярче. Ненависть — это хорошо.

— Она умерла здесь. — Нона присела на корточки среди разбросанных камней. Йишт, марджал с редким талантом к каменным работам, обрушила часть потолка.

— Нона! Нона? — Далекие крики снизу.

Она коснулась пальцами пола под разбитым камнем. Здесь ли пролилась кровь Гессы? Неужели монахини смыли ее, когда забирали тело? Они похоронили ее у виноградников, но не оставили никаких следов. Мы все едины в Предке, наши кости — ничто.

— Нона?

Нона потянулась к ясности, наблюдая за танцем отсутствующего пламени в тенях своего разума. Она поискала глазами Путь и отшатнулась от него. В видении Кеота путь полыхал красным, пронизывая все вокруг, заполнял воздух, нырял в скалу и наполнял скрытое пространство за ней, рисовал себя на поверхности, оживляя каждую из них. Не желая отвлекаться на это чудо, Нона постаралась смотреть мимо красоты Пути на периферию, где должны были находиться нити. Но их почти не было. Здесь, в глубинах земли, она нашла место, где нитей было так же мало, как и у Зоул. Сестра Сковородка говорила, что люди сами тянут нити с Пути, любая жизнь. В самой темной и одинокой пещере в Скале, в местах, которые никто никогда не видел и никогда не увидит, где не шныряла ни одна крыса, не ползал ни один червь, Путь лежал чистый, крепко связанный. Если бы эта пещера была раскрыта, то простой акт созерцания ее тайн заставил бы щупальца нити сойти с Пути, точно так же, как нога, ступившая в чистый пруд, поднимет ил со дна, чтобы затуманить воду.

— Ничего. — Слово было горьким на вкус. Слабую надежду можно лелеять так долго, что, когда она умирает, потрясение перевешивает все разумные доводы. — Гесса нашла бы что-нибудь на моем месте. Она бы что-нибудь прочла в нитях.

Кеот молчал.

— Нона! — В голосах остальных звучало все большее отчаяние.

— Иду!

Она едва не пропустила ее. Что-то мелькнуло в уголке ее глаза, когда она повернулась. Возможно, без Кеота она бы ничего не увидела.