Сердца. Сказ 3

На правду он отвечает, что с радостью обезглавит смертную девку, которая прохудила пантеон и убила двоих достойных, истинно заигравшись, вообразив себя ровней им – божественным по существу. Он выступит запропавшей где-то местью, дабы никто более не смел нарушать череду благих дел высших сил.

– Тебе приятна Богиня Судьбы, – я впервой называю её так на людях (до того – лишь в шёпоте), – но дальше горделивого носа ты не видишь, и потому не признаёшь: женская сила возобладает над мужской. И, разумеется, женский ум равен (а, бывает, и превосходит) мужскому.

Бог Войны препятствует моим словам и, прибавляя угроз безродной, взмахивает саблей. Та режет плотный воздух и по моим рёбрам являет красную улыбку. Испуганный мальчишка – вмиг оторопев – взирает на содеянное: сначала он боится, следом – восторгается. Вид крови его впечатляет; он поглядывает на окропившуюся чёрным – как бы алым – рубаху, а следом на более являющийся невинным клинок. Острие пускает пару капель. Бог Войны вновь загорается мыслью, что способен одолеть Смерть, ибо кровь у бога равно человеческой.

– Она приятна тебе, вот и всё, – заключаю я после длительных бесед. Смеюсь и расправляю плечи.

– За глупца меня держишь?

– Разве только придерживаю. Богиня Судьбы тоже так делает.

Бог Войны вопит, изо рта его вырывается последнее:

– Я обезглавлю подлую тварь и насажу её бледное личико на пику, дабы Смерть от души посмеялась.

И после этих слов слетает его голова.

Женщина

Я знаю, что Бог Войны должен скоро пожаловать, дабы собрать положенные ему дары. Повторно открываю уже некогда открытый Яном пузырёк с каким-то удручающим напитком; гадость и только, если сам Бог Удовольствий не одолел его. Для Бога Войны – самое то: может, отравится… Идею с отравлением далеко не утаиваю, и потому начерчиваю письмо, в котором обращаюсь к прекрасной Богине Плодородия с просьбой поделиться некими семенами, растения и плоды которых также прекрасны, как ядовиты. И следом интересуюсь курительными смесями.

– Госпожа, к вам прибыли… – в кабинет, после секундного стука, просовывается кудрявая макушка послушницы.

– Рано…

Бог Войны прибыл раньше, чем я ожидала, но доля его уже собрана. Велю слугам открывать, однако в этот же миг слышу лошадиное ржание. Значит, не Война…Мгновение спустя с порога на меня взирает бледнолицая Смерть, а на уверенный шаг её белёсая коса ударяет по чёрной мантии. Она (или же он) меня поражает. Теряю дар речи и потому не спешу с приглашением. Твёрдая поступь подносит гостя чуть ближе.

– А вы умеете удивлять, – обращаюсь с почтением. – Рада приветствовать вас.

– Я вижу, когда люди врут, – без почтения объявляет гость и быстро поправляет сползающую с плеча сумку.

– И что же вы видите сейчас? – решаю сыграть, хотя внимаю давно усвоенному уроку: с Богами не шутить и не препираться; слушать и слушаться – только.

– Что вы не врёте, – в ответ забавляется Смерть, а сквозь сумку – ткань на дне отличительно темнее – падают капли: на ковре остаются алые отпечатки.

То сигнал. Едва заметно (однако же заметно!) бросаю руку под стол и нахожу стилет.

– Это ни к чему, – комментирует гость и спокойно открывает сумку: пальцы сжимают жесткий тёмный волос. – Я с подарком.

На стол медленно выгружается отсечённая голова Бога Войны, а рука моя медленно опускается на колено; оружие не требуется.

– И с приятным, – не обнажая страха, выпаливаю следом. – Надеюсь, причина тому была достойна?

– Она носила ваше имя.

– Вдвойне приятно!

И жестом приглашаю за стол. Кажется, пора заменить алкогольный выдохшийся пузырёк на что-то более приятное. Смерть шагает навстречу и садится по другую сторону хозяйского стола; мантия скользит по креслу, лошадиный гогот повторяется.

– Роза здоровается с вами, – говорит Бог Смерти.

– Да, я слышу. Передавайте ей мой привет.

– Не хотите поздороваться сами?

Что всё это значило? С каких пор спасение является само и одаривает бесконечной милостью?

– Можете улыбнуться, – забавляется мой собеседник.

– Могу…? – не без вызова швыряю в ответ. И всё с той же прямой линией вместо рта: – Я благодарна за решение моей проблемы. На этом всё, нам следует расстаться.

Холод и равнодушие растекаются по венам.

– Некоторый опыт, – говорит Бог Смерти и лёгким мановением руки обводит контур своего лица, аккуратно подразумевая шрам на моём и вместе с тем выбеленный глаз, – научил вас осторожничать и скрытничать, однако в наших с вами отношениях то непотребно: вы можете обнажать сердце и нутро и говорить подобно молодой, едва нарастающей на небе луне.

– Спасибо, воздержусь, – спокойно отвечаю я и бросаю неловкий взгляд на голову, что напитывает лежащие под ней бумаги кровью и вонью. – Тем более мы не вдвоём, чтобы беседовать откровенно.

Бог Смерти улыбается и добавляет:

– Вы можете не быть равнодушной хотя бы сейчас. Никто не видит, Бог Войны не зряч.

– Предположите, что я равнодушна по природе, а не от количества зрительского внимания.

Худощавый силуэт передо мной поправляется: поправляет мантию и косу, смахивает осевшую дорожную пыль с рукавов и подола.